Опасное наследство
Шрифт:
– О, Мелуссина! – только и вымолвила она, держа матушку в своих объятиях и ожидая, покуда та не выплачется.
И я видел: матери это было необходимо. Необходимо, чтобы взрослый человек держал ее в своих объятиях и дал бы ей выплакаться. Меня брала досада оттого, что ей казалось, будто я недостаточно взрослый.
Предводитель откашлялся с таким видом, будто он охотней всего очутился бы где-нибудь в другом месте.
– Мне больно, – чуть напряженно произнес он. Но видно было, что говорит он не то, что думает.
– Ты вспомни: Дина – девочка сильная. Думаю, что надо надеяться.
Матушка кивнула и утерла слезы краешком передника.
– Нет, – сказала она. – Надежда у меня есть. Я по-прежнему надеюсь.
Матушка
– Переломы вправлены хорошо. Два перелома, как мне кажется, начали мало-помалу срастаться. Третий – это открытый перелом… – Немного помедлив, она бросила быстрый взгляд на Вдову: – Нам надо хорошенько позаботиться о том, чтобы не началась гангрена в этом пальце.
Предводитель дружинников пробормотал:
– Хорошо, что они начали с левой руки. Я по-прежнему смогу держать меч в правой.
Мама осторожно обмотала чистой повязкой его жестоко искалеченные пальцы. Она была в гневе, в ужасном гневе – это было видно по движениям ее рук.
– Как могут люди такое вытворять с другим человеком! – горячо воскликнула она.
– Да, – согласилась Вдова. – В этом мире просто необходима Пробуждающая Совесть! Но…
Помедлив, она бросила взгляд на Предводителя, словно желая спросить его о чем-то, но не желая произносить свой вопрос вслух. Он слабо кивнул.
– Мадаме Тонерре это знать необходимо, – сказал он. – Неведение – щит ненадежный.
Но Вдова медлила по-прежнему. Маме пришлось самой заставить ее говорить. Она спросила:
– Знать что? – Вдова откашлялась:
– Они… Там, в Соларке, была одна Пробуждающая Совесть и одна в Эйдине. Дракан… повелел сжечь их. Обозвал их ведьмами, учинил краткий суд и сжег обеих на костре. Он уверяет, что вся сила Пробуждающей Совесть не что иное, как ведьмина сила.
Матушка стояла очень тихо, держа в руках обрезок тряпицы.
– Это пустяки, – сказал Предводитель и поднял свою изувеченную руку. – Пустяки по сравнению с тем, что вообще произошло в Соларке.
– Он сеет бесстыдство вокруг себя, – произнесла матушка, и кто был «он» – никакого сомнения не вызывало. – Распространяет его, словно хворь. Так что народ, зараженный бесстыдством, может натворить такое, что и не снилось. И нечего удивляться, что он вынужден сжечь Пробуждающих Совесть, нет! Но потеряй мы всякую совесть и всякое понимание того, что истинно, а что ложно, – как сможем мы жить вместе?
– Как хищники, – горько ответил Предводитель. – Как свора его проклятых драканариев, пожирающих друг друга при первой возможности.
ДИНА
Несравненное оружие
То был самый чудной город, который я когда-либо видела. Не потому, что я видела много городов. Дунарк был самым большим из тех, где я бывала. Но одно мне во всяком случае было ясно: в городах живет тьма-тьмущая людей.
Но в Дракане было не так. Домов там понастроили – не счесть! Домов, стоявших сомкнутыми рядами, словно шеренга солдат. Никогда не доводилось мне видеть таких прямых улиц. Дома казались совсем новыми. Бревна и доски – совсем свежие и еще не покрашены. А за стенами самого города раскинулся целый круг больших палаток, думаю – сотня, целая сотня совершенно одинаковых темно-серых палаток, жилье для уймы людей. Но хотя солнце, огромное и оранжево-красное, постоянно висело над горой, за Драканой, можно было увидеть не так уж много людей, разве что одинокого мелкого торговца, нищего или карманного воришку. Там была небольшая красивая площадь с колодцем. Но вокруг колодца не толпились мадамы – прачки, водоносы и тетки-сплетницы. Вокруг не бегали и не играли дети, и старики, наслаждаясь лучами вечернего солнца, не сидели на скамьях у стен домов. Собаки нас не облаяли. И куры не кудахтали. Было так тихо, как будто злая фея ударом волшебной палочки заколдовала все живые существа в городе.
«Где же?.. Где же все люди?» – хотела спросить я и тут же закусила губу.
Вальдраку обернулся, но ничего не сказал, и я облегченно вздохнула. Я твердо решила: Тавису больше не достанется побоев из-за меня. Но даже если условия Вальдраку были достаточно просты, все равно к ним было трудно приспособиться.
«Ни на кого не смотри. И не произноси ни слова, покуда тебя не спросят!»
Я не привыкла сидеть в рот воды набрав, но, пожалуй, придется этому научиться. Ради Тависа! Так что я держала рот на замке и довольствовалась собственными мыслями. Где же все люди? Кто-то же должен жить в этих красивых домах. Повозки прогромыхали через площадь и покатили дальше вниз к большим мельничьим постройкам, которые я видела наверху с гребня холма. Тени от высоких стен, озаренных лучами весеннего солнца, были длинными. Оттуда доносился какой-то диковинный стук, а вовсе не тот приглушенный грохот, скрип и скрежет мельничьих колес, к которым я привыкла дома в Березках. Но кому нужны тридцать шесть мельничьих колес – теперь-то я их сосчитала… Только чтобы молоть муку?
Внезапно раздался громкий звон колокола. Стук в мельничьих постройках прекратился, а немного погодя ворота ближайшего мельничьего дома отворились и женщины с детьми роем высыпали оттуда. На миг мне показалось, будто я попала в самую гущу стайки воробьев. Женщины и девочки – все одинаково одетые в добротные светло-коричневые передники поверх серых юбок и блуз, а на головах – большие черные головные платки. Мальчики же одеты по-разному. На всех, правда, были черные холстяные штаны, но на одних рубашки серые, на других – светло-коричневые, а некоторые – вообще без рубашек, и верхняя часть туловища оголена. Однако же, сколько я ни высматривала, ни одного мужчины так и не увидела. Некоторые из женщин, смеясь и болтая, срывали с себя головные платки и приглаживали волосы. Другие же просто стояли, согнувшись, казалось, от усталости. Девочка с короткими каштановыми, торчащими во все стороны волосами показала язык одному из голопузых мальчишек, но он притворился, будто не видит. А вообще-то, дети не отличались большой живостью и подвижностью, и, когда увидели Вальдраку, болтовня и смех – все прекратилось. Несколько женщин, из тех, что сняли передники, поспешили их снова надеть. Некоторые из тех, кто поближе, присели, поспешно сделав легкий реверанс, и отступили назад, освободив путь повозкам.
«Кто они? Что они делали в больших мельничьих домах? Почему среди них нет ни одного мужчины?»
Я чуть не задохнулась от всех вопросов, которые не могла задать.
Повозки прокатили мимо мельничьих построек и въехали на вымощенный брусчаткой двор среди нескольких домов, что стояли здесь куда дольше других построек. Конюшни под одной общей, точь-в-точь как в Высокогорье, крышей, покрытой дерном, были из крепкой черной осмоленной древесины. Но главное, видно господское, строение оказалось красивым побеленным каменным домом с широченным гранитным крыльцом.
Вальдраку остановил повозку у крыльца и швырнул вожжи мальчику-конюху, выбежавшему на стук колес и копыт по брусчатой мостовой.
– Посади мальчишку в подвал! – приказал Вальдраку Сандору. – Ежели мы запрем его с другими, бед не оберешься. А ты (это было сказано мне) пойдешь со мной!
Мы много часов подряд сидели на неудобном кучерском облучке. Я спустилась на оцепенелых ногах вниз и последовала за ним по гранитным ступенькам вверх. Не успели мы подняться, как выкрашенная в синий цвет дверь распахнулась и оттуда вышла девочка примерно моих лет. И не какой-то там серый воробышек! Наоборот! Сверкающие бирюзового цвета шелковые юбки опускались до земли, а лиф был вышит черными, зелеными и золотыми нитями. Ее черные волосы были откинуты назад и повязаны расшитой жемчугом лентой и из-под нее блестящей и мягкой волной спадали вниз до самой талии. Все на ней сверкало, но с глазами не могло сравниться ничто. Она смотрела на Вальдраку будто на героя или сказочного принца. Или нет. Она смотрела на него как на Бога.