Опасное решение
Шрифт:
Таня убежала в дом, а Филя взглянул в глаза изумленной Лены и многозначительно развел руками.
– Господи, я ж ничего такого не знала… – растерянно протянула она. – А она… Знала ведь, и ни слова!.. Как такое понять?..
– И слава богу, что ты не знала… – убежденно ответил он. – Ты посмотри, какая она у тебя растет молодчина, Танечка твоя… Какой отличный будет человечек. Чем же вам помочь, девочки вы мои славные?..
Лена продолжала растерянно смотреть на него. На глазах ее навернулись слезы, и она, моргнув, попыталась избавиться от них, даже тряхнула головой. Лицо сморщилось, словно в горькой детской обиде. Смотреть спокойно на такое безнадежное, тихое и покорное горе было просто невозможно.
– Леночка, –
Когда они вернулись в дом, Филя – со сковородой, а Лена – с миской, полной красных сочных помидоров, Турецкий и Таня сидели за столом друг напротив друга, и Таня рассказывала, как папа попросил ее прятать тетрадку среди своих тетрадок и учебников и никому не показывать. Ее у нее должен был попросить доктор Иван Иванович. Ему отдать можно.
Но Свирский не попросил, скорее всего, по той причине, что Усатов не успел того вовремя предупредить. После смерти Грибанова записи становились смертельно опасными, а Свирскому Егор, видимо, верил. Кому ж еще? Но не мог он знать, что не успеет… Это просто счастливый случай, что Филиппу удалось найти ход к душе девочки, так бы и пропали записи.
Агеев это понял из нескольких реплик Турецкого.
– Но это то, что надо, Саня?
– Не представляешь, насколько то. Однако обсуждать здесь не будем. Очень опасная информация. Придется, Филя, срочно врубать компьютер и передавать домой. Нашим надо очень внимательно посмотреть. Славка – в курсе, он легко разберется…
– Предположения подтверждаются?
– Еще как! – Турецкий засмеялся. – Это… знаешь, как говорят? Недостающее звено. По идее, можно и заканчивать, ты был прав… Ну что, судя по ароматам, у тебя получилось неплохо!
– Мухтар постарался, – солидно подтвердил Филипп. – Убирайте со стола все лишнее и режьте хлеб!.. Леночка, где масло? Давайте, намазывайте, от души, а сверху, как положено, сыр! – И добавил со скромной и стыдливой ухмылкой: – С колбасой… И горчицей.
Александр Борисович рассмеялся по поводу такого «великолепного» вкуса. Он и сам поел бы в охотку, поскольку последние дни питался через пень-колоду: что было под руками, то и жевал. Но когда увидел, с какой непосредственной жадностью накинулись мать с дочерью на пышный омлет с сочными кусками поджаренной, румяной ветчины, как они истово макали надкусанные сочные помидоры в солонку и всхлипывали от обилия сока, ему кусок просто не полез в глотку. Посмотрел на Филиппа, и у того было такое же гнетущее настроение. Они переглянулись, покачали головами. Ай, как стыдно стало Турецкому, что не ему первому пришла в голову такая элементарная мысль: накормить страждущих женщину и девочку. А то ведь – все принципы да принципы, сплошные советы, а куска хлеба протянуть некому… «Куда ж это в нас девалось?!» Он снова взглянул в глаза Агееву, и тот понимающе изобразил на лице многозначительную мину. Об одном думали…
– Знаешь что, коллега? – Турецкий встал. – Я, пожалуй, пойду, вот только Зинаиде позвоню…
– А кушать? – испуганно вскинулась Лена, и даже Таня перестала есть.
– Да я не голодный, – он улыбнулся. – Филя шутит так, он – большой любитель. Мы ж позавтракали с ним. А до обеда еще время есть. Ты оставайся пока, позже созвонимся, идет?
– Я точно сейчас не нужен? – со скрытой надеждой спросил Агеев.
– Точно. Передать я и сам могу, не ты один такой умный.
– А я и не сомневаюсь, – Филя приободрился и подмигнул. – Но ты, если что… понимаешь?
– Ага, – сиплым голосом Армена Джигарханяна из мультика про собаку и волка, которые жили-были, ответил Турецкий, – ты тоже… если чего… это… заходи…
Он ушел, растопырив руки и шатаясь из стороны в сторону, как тот пьяный и обожравшийся на свадьбе волк. Танечка заливалась смехом, а Лена с изумлением смотрела на нее…
Возвращаясь домой, как в известной байке: «огородами, огородами и – к Чапаеву», Александр Борисович никак не мог избавить свой слух от заливистого смеха девочки, он все время звучал и будто серебряным колокольчиком, и тревожным звонком. И Филя явно способен в этой ситуации здорово перемудрить… Ну, что, опять проклятая интуиция?..
Зина сказала, что у нее посетителей нет и она, повесив на дверь записку, ненадолго прибежит домой, чтобы помочь, если нужно. Помочь – это понятно, что угодно, лишь бы находиться рядом, рукой ощущать близость, плечом касаться. Турецкий уже забыл, что в мире встречаются такие нежности. Очевидно, столичная деловая стремительность во всем, включая постель, сюда, в далекие станицы, пока не докатилась, вот и живут люди своими чистыми чувствами, не подозревая, что там это даже не смешно, настолько банально. Вот так самое прекрасное, чем богат человек, становится в этом деловом и жестоком мире пустой банальностью…
«А как же любовь?», – возражал в нем оппонент. «А зачем, – отвечал Александр Борисович, – если она легко компенсируется вполне разумной страстью? Ну вот, как у…». И перед внутренним взором возникала сумасшедшая Людка с ее расширенными и словно изнемогающими от животного желания глазами при абсолютной четкости мыслей, излагаемых в строгой, логичной последовательности. Потрясающая женщина! Казалось бы, сгусток всего несочетаемого, невкусная каша должна получиться, а у нее все наоборот. И снова возникло ощущение нависшей опасности, не над собой, нет. Над ней, ненормальной. Ляпнет вот – и пиши пропало… А она может. Видно, зря он посвятил ее в некоторые детали своего дела, знать которые ей было совсем не обязательно, себя переиграл. Жесткий следователь, издавна сидевший в нем, очевидно, не посчитался с этической стороной вопроса и, затемненный безудержной, как и у нее, страстью, обрадовался возможности получить информацию из первых рук. Получил, и что теперь? Сидеть и дрожать из-за нее, поджав хвост, пока Славка не обеспечит телеграмму из Москвы? Будь он с ней рядом, да хоть в том же шкафу, мог бы еще как-то смикшировать, проконтролировать ситуацию, но, с другой стороны, его присутствие в Астрахани было бы расценено генералом однозначно. И тогда последствия вообще непредсказуемы… Успел бы только Грязнов…
Почему-то все время думал об этом Турецкий, все больше ощущая свою личную вину за то, что может случиться. Шкаф-то тот – это смех, а может обернуться и трагедией.
Еще передав сообщение в «Глорию», он позвонил и спросил, как дела с Астраханью. Вячеслав Иванович ответил, что потерпел полое фиаско. Этот «порядочный» и слышать не захотел ни о каких телеграммах и вызовах. Его активно поддержала и супруга. Да, у астраханского руководства были причины поступать именно так, как оно поступило, и у него нет оснований оспаривать их решение. А некоторые натяжки не меняют существа дела. Он словно забыл, о чем говорил буквально накануне. О том, как его заставили, о чем предупредили… Неужели с ним успели «провести работу»? Очень было похоже. И Грязнов не сдержался, он впервые столкнулся лицом к лицу с «зацикленным» идиотом.