Опасное соседство (Узы моря. Опасное соседство. Возвращение)
Шрифт:
Джеймс, видно, тоже несколько неловко себя чувствовал здесь, однако же храбро улыбался, хотя Мэри все-таки заметила, что в глазах его все чаще светилась тревога, когда он поглядывал в сторону двери — а делал он это очень часто.
Когда же Анна наконец появилась, лицо Джеймса мгновенно переменилось, и у Мэри больше не осталось сомнений на его счет.
Анна была в темно-зеленом платье до щиколоток, с высокой, под горло, застежкой и скроенным по косой воротничком. В черных вечерних туфельках на высоком каблуке она казалась воплощением элегантности и изящества. По пути на ферму она безжизненным комочком свернулась на заднем сиденье машины — ее ужасно укачивало, — и теперешняя метаморфоза удивила даже Мэри. Губы Анны были
Столовая приятно удивила Мэри, у нее даже настроение поднялось. Это была уютная комната с темными деревянными панелями на стенах; на огромном столе из кладрастиса горели свечи и лежали красивые салфетки. Робин сам без конца хлопотал, угощая гостей, и ему лишь слегка помогали две смешливые и ничего не умевшие молоденькие служанки.
Было подано седло африканской газели со сливовым желе, жареной картошкой и тыквой; они пили вино, которое привез с собой Джеймс. Анна больше молчала, но казалась спокойной и довольной; своей сдержанностью она словно провоцировала Коринну болтать без умолку, а сама лишь задумчиво улыбалась своей собеседнице. Мэри заметила, как Джеймс под столом коснулся руки Анны, и по его вспыхнувшему лицу догадалась, что она в ответ тоже пожала ему руку.
Надежда, что эта поездка исцелит ее дочь, чуть было не угасла совсем, когда она в очередной раз заметила, как дрожат у Анны руки. Коринна по-прежнему что-то ей рассказывала, а Джеймс настолько внимательно прислушивался к их беседе, что в итоге не расслышал обращенного к нему вопроса Робина.
Мэри с облегчением вздохнула, когда Анна, не дождавшись конца ужина и вежливо извинившись, встала из-за стола и почти незаметно выскользнула из столовой, успев, однако, ласково погладить Коринну по плечу.
В коридоре Анна немного подождала Мэри, догадавшись по глазам матери, что та непременно выйдет из-за стола за нею следом. Ей хотелось объяснить Мэри, что сегодня вовсе не обязательно провожать ее и укладывать в постель. Мэри действительно скоро вышла в коридор и участливо спросила:
— Ну, как ты, милая?
— Все хорошо, мама. И я совсем не хочу есть.
— Лучше бы ты ела хоть чуточку больше, — вздохнула Мэри, погладив дочь по щеке. (Анна слабо улыбнулась.) — Сумеешь включить во флигеле нагреватель? (Анна кивнула.) — Мэри поежилась. — Пожалуй, я лучше вернусь в столовую, там так тепло! Я еще немножко посижу и приду, хорошо?
Анна проводила мать взглядом и вышла на крыльцо. Темное небо было усыпано звездами. Она подождала, пока глаза привыкнут к темноте, казавшейся фиолетовой; дыхание вылетало изо рта легким облачком, светившимся в падавшем из бокового окна луче.
В ночной тиши уснувшего Карру до Анны донесся взрыв смеха из столовой, приглушенный говор, снова взрыв смеха — это закончил рассказывать одну из своих историй Робин Хьюго; потом вдали прозвучал не слишком хорошо знакомый Анне крик шакала. Тьма казалась ей другом, который, по крайней мере, ничего от нее не требовал.
Она подумала вдруг, что выпитый ею бокал вина оказал какое-то странное волшебное воздействие на нее, впервые растопив мертвящий холод в душе, улучшив настроение и подарив крохотную надежду на выздоровление — когда она снова станет самой собой, сумеет рационально оценивать свои страхи и разочарования. Анна пошла к светящемуся в ночи, точно маяк, флигелю, вошла внутрь и закрыла за собой дверь.
Она была уверена: тень в освещенном окне большого дома принадлежит Джеймсу, который о
Сперва она довольно долго сидела в нерешительной позе у туалетного столика, раздумывая, то ли сразу раздеться и нырнуть в постель, то ли посидеть у включенного газового нагревателя и немного почитать; покусывая ноготь большого пальца и грея на груди дрожавшие руки, она смотрела перед собой и старалась не думать о том, что ждет ее завтра. Может быть, ей удастся пойти на прогулку одной? Хорошо бы. И она стала планировать, как бы получше это осуществить. Совместные трапезы конечно же чрезвычайно утомительны, и она надеялась, что хотя бы отчасти сможет избежать этого напряжения; ей все равно сложно было принимать участие в общих разговорах за столом. Все, что в прошлом составляло ее личность — ум, чувство юмора, интерес к другим людям, веселость, сообразительность и живая реакция, — куда-то делось, словно энергию, требуемую для нормального поведения, в приказном порядке отправили по другой дороге, чтобы затем использовать в борьбе за выживание, а ей не оставили ничего, кроме пустой оболочки. Это было несправедливо по отношению к ней и несправедливо по отношению к ее друзьям; она чувствовала, что снова попалась в ловушку, ощущая собственную вину и бесполезность, куда более сильные, чем ее обычные страхи.
Любовная история с Грегом осталась в прошлом. Что ж, одной проблемой меньше. Странно, что его чувственность так надолго захватила и ее. С другой стороны, весьма волновал вопрос, сможет ли она полюбить по-настоящему. И вдруг перед ее мысленным взором возникла странно большая фигура Джеймса. В последнее время она смотрела на него иными глазами и вдруг поймала себя на том, что прикидывает, какое платье ей надеть завтра. Да, это уже что-то конкретное, и она впервые легко может это осуществить, что особенно приятно в том вечном мире тревог и тоскливой пустоты, которые заморозили ее душу. Она даже почувствовала некоторое радостное возбуждение перед наступающим днем — вместо обычного страха.
На следующее утро Анна вместе со всеми поехала осматривать ферму. Они с Коринной и Джеймсом стояли в кузове пикапа, крепко держась за железные поручни, чтобы не вылететь на ухабистой, каменистой дороге. На вершине небольшого известнякового холма им встретилось стадо африканских газелей. Робин выключил двигатель, и машина остановилась, хрустя колесами по песку.
Антилопы насторожили уши, завидев подозрительный автомобиль, и хвостики у них затрепетали, точно белые лоскутки на ветру. Рыжая шерсть пламенем горела в холодных, по-зимнему ярких солнечных лучах, и глаз невозможно было отвести от удивительного богатства оттенков — светло-коричневого, густо-шоколадного, охряного и снежно-белого на брюшках.
— Вот, помнишь, я тебе говорила, что у них шерсть цвета здешней земли? — шепнула Анне Коринна. — А белый какой — точно пена или снег!
— Да, очень красивые! — согласилась Анна.
Девушки друг на друга не смотрели, не сводя глаз со встревоженных животных, стоявших так близко, что было ясно: вот-вот они не выдержат и исчезнут.
— Посмотри, какой красавец! — снова шепнула Коринна. — Сразу видно, самец: у него и рога больше и шея толще.
Отличный экземпляр!
Анна кивнула. Антилопы начинали осторожно отходить в сторону, опустив белые морды к земле и словно нюхая ее, чтобы убедиться, что все вокруг по-прежнему, как и много веков назад, и им не угрожает никакая опасность. Потом побежали — неспешно, словно понимая условия игры, и в конце концов стали разгоняться и пролетать несколько метров в прыжке, дугой выгнув спины на фоне синего неба. Шерсть у них на крупах вставала дыбом, они, казалось, зависали в воздухе, легко опускались на совершенно прямые ножки, едва касались земли и снова взлетали.