Опасное влечение
Шрифт:
— Я не знаю. То, что он предложил… это нелепо, вот что! — Лиззи фыркнула. — Он сказал, что Бэтел Мэнор может быть моим. Сказал, что купил его год назад для меня и…
— Бэтел Мэнор? Господи! — Это поместье было огромным. Ни она, ни Эви не могли себе позволить что-нибудь подобное. Она бы выбрала небольшой коттедж недалеко от городской площади, и ей при этом пришлось бы занимать деньги у Уита. — И годовое содержание?
— Пятьсот фунтов плюс зарплата прислуге.
— Пятьсот фунтов и Бэтел Мэнор? — Кейт почувствовала, что улыбается. — Ты теперь богаче меня.
Брови
— Правда?
— У меня ведь нет пятиста фунтов в год и собственного особняка.
— У меня пока тоже. — Нахмурив брови, Лиззи подошла к кровати и присела на ее край. — Я не знаю, что делать. Я всегда была камеристкой. Я не знаю, как быть кем-то еще.
— Ты никогда не была просто камеристкой, — заявила Кейт, поворачиваясь к ней. — Ты моя подруга. И всегда будешь ею.
— Я чувствую себя неловко — ни служанка, ни леди.
— Тогда будь кем-то еще, — предложила Кейт. — Ты могла бы открыть магазин. Книжный магазин. О, это было бы чудесно!
— В Бэнтоне уже есть книжный магазин.
— Да, но мистер Киркленд обслуживает джентльменов. И в городе никогда не бывает слишком много книжных магазинов. — Она улыбнулась, заметив страдальческое выражение лица Лиззи. — Тогда что-нибудь другое. Ателье, булочная, кузница, если захочешь. Все, что тебе нравится.
— Это будет не кузница, — сухо сказала Лиззи. — И я не буду жить в таком большом доме, как Бэтел Мэнор.
— Ну, что бы это ни было, чем бы ты ни решила заниматься, ты можешь рассчитывать на поддержку всех Коулов.
Легкий румянец окрасил щеки Лиззи:
— Спасибо.
Полагая, что Лиззи не решается принять помощь Хантера из-за нее, Кейт добавила:
— Хотя я должна сказать тебе, что буду помогать тебе очень неохотно, если ты откажешься от того, что предложил тебе Хантер. Я не хочу поддерживать твое решение быть дурочкой.
— Я предполагаю, что я бы ею и была, если бы отказалась от неожиданного богатства, — сказала Лиззи со смехом. — Спасибо. Я хочу еще немного подумать об этом, но чувствую себя намного лучше, поговорив с вами.
— Не стоит благодарности.
Лиззи наклонила голову, потом окинула взглядом комнату:
— Я буду чувствовать себя лучше, сказав еще и это: вам не годится проводить так много времени взаперти.
— Да, я знаю.
Она тронула рукой бумаги на своем письменном столе. Сейчас, закончив симфонию, она не знала, что делать с собой. Встав со стула, она сдвинула бумаги на центр стола и подняла крышку, чтобы положить их внутрь.
— Я думаю, что уже хватит сочинять. Возможно, я пойду прогуляюсь.
Она помедлила и, прежде чем успела отговорить себя от этого, потешила свое самолюбие тем, что взяла карманные часы, которые подарил ей Хантер. Прогулка в саду, решила она, вполне может отвлечь ее и умерить сердечную боль, которую теперь, когда она закончила симфонию, ей больше не на что было изливать.
Минут двадцать Кейт бесцельно бродила по дорожкам, покрытым гравием, не обращая никакого внимания на цветы, деревья и кусты. Ей пришлось признать, что прогулка в саду оказалась совершенно неэффективным
Боль не ослабевала. Кейт боялась, что она никогда не ослабнет, хотя знала, что время лечит. В тот момент ей казалось невозможным, что она когда-нибудь снова будет чувствовать себя по-настоящему счастливой. Она остро нуждалась в Хантере. Она любила его так сильно, что даже самые трогательные любовные истории, о которых она читала в романах, теперь казались ей весьма поверхностными. И она, безусловно, будет всегда любить его так же сильно.
Если бы она несколько лет назад заявила Эви и Мирабель, что такая любовь существует, они бы стали добродушно поддразнивать ее и утверждать, что это плод ее воображения. Еще совсем недавно она бы посмеялась над своими фантазиями и признала бы — хотя и неохотно, — что ее подруги правы.
Она не воображала сейчас. Она не считала, что любит Хантера всеми фибрами своей души, но она хотела любить Хантера всеми фибрами души. В этот момент она бы отдала почти все, чтобы это чувство было не таким сильным. Как же иначе, если он не был готов отдать ей даже толику своей любви?
Борясь со слезами, она остановилась, намереваясь присесть на каменную скамью, и сунула руку в карман, чтобы достать часы. Она провела большим пальцем по золотой инкрустации и ощутила кожей тиканье часов, размеренное и надежное. Она не смогла бы объяснить, почему взяла их. Чтобы потешить свое самолюбие? Они не нужны были ей для того, чтобы сохранять постоянный музыкальный ритм. Она просто хотела, чтобы они были с ней. Ей необходимо было ощущение стабильности.
«Этого хотел и Хантер, — подумала она, хмурясь, — стабильности, уверенности, постоянства». Ему не хватало этого в детстве, и ему это было нужно сейчас.
Она предложила ему незыблемую любовь. Она умоляла его! Кейт закрыла глаза, чувствуя себя униженной. И о чем она тогда думала?
«О том, что я люблю его.
О том, что я все бы сделала ради него.
О том, что я хотела бы, чтобы он никогда не сомневался».
Безусловно, он не мог сомневаться после этого. Однако же она… ушла. Она ушла, когда он стоял там, наблюдая за ней со ступенек. Она не остановилась даже после того, как он попросил ее — хотя и не прямо — не уходить. Она бросила его, так же как его тетя и Лиззи.
Конечно, это были разные ситуации. Он не любил ее так, как любил свою тётю и Лиззи. Но ведь она должна была стать тем, кто любит его, а она ушла.
— О господи!
Но что еще она могла сделать — остаться в Поллтон-Хаусе, притворяясь, что наслаждается домашним приемом, как будто ничего не случилось? Как будто он не разбил ей сердце? Кроме того, она уехала в Хэлдон, а не в Австралию. Он должен был понять, что она сбежала только потому, что он сделал ей больно.
Она закатила глаза, сочтя эти отговорки нелепыми. Сбежала? Какое это теперь имеет значение? Какое значение имеет то, что причина ее отъезда была веской? Она призналась ему в любви и через минуту бросила его. Как он мог поверить в то, что любовь, которую она предлагала, незыблема, если она так повела себя?