Опасность
Шрифт:
Я на несколько секунд задумался, стараясь выбрать специально для майора доказательство попроще и подоходчивей. Чтобы он и сам понял, что убийство господина Фролова в сотню указанных случаев все-таки не входит. Я мог бы, например, объяснить майору Окуню, что обычные деловые не станут отрывать и уносить с собой половинку старой и выцветшей фотографии, – на которой кого-то явно заинтересовал не хозяин квартиры, а некто, стоящий (стоящие?) рядом с ним. Но как раз на данный факт мне бы не хотелось обращать внимание майора. Может быть, потому, что оставшаяся половинка фотографии уже лежала в моем кармане: когда десять минут назад я потерял равновесие и упал на кучу хлама, моя левая рука мимоходом переместила давно мною замеченный клочок с пола в другое место. Поэтому, хорошенько подумав, я привел майору Окуню самый простой аргумент из коллекции моего шефа.
– Вы, конечно, уже знаете, майор, кем был покойный хозяин квартиры? – спросил я неторопливо.
– Гражданином Фроловым, семидесяти трех лет от роду, доктором технических наук, пенсионером, – перечислил мне Окунь. – Достаточно?
– Не совсем, – ответил я. – Вы, наверное, просто не обратили внимания, что пенсионер Фролов сорок лет своей сознательной жизни проработал в ИАЭ, сначала рядовым сотрудником, затем начальником отдела.
– Что еще за И-А-Э? – пренебрежительно осведомился Окунь. – Какая-нибудь научная контора?
– Правильно, – кивнул я. – И эта контора, как вы выразились, – всего лишь Институт Атомной Энергии имени Курчатова. Вам фамилия Курчатов случайно ни о чем не говорит?
РЕТРОСПЕКТИВА-1
25 июня 1903 года
Париж
– Еще шампанского, месье Резерфорд?
– С большим удовольствием, месье Кюри! И, если вам не трудно, называйте меня все-таки просто Эрнестом. Традиционная британская чопорность есть добродетель одних островитян. Я легко заразился ею, прибыв в Кембридж к Томсону, и еще легче с ней расстался на пути в Монреаль. К тому же у нас в Канаде вообще быстро отвыкают от европейской церемонности. Под воздействием климата, вероятно. Надеюсь, я вас не слишком шокирую, мадам Кюри?
– О, нет, не слишком, месье… месье Эрнест! Столик, за которым сидели двое мужчин и женщина, был поставлен в самом центре сада, между пышно разросшимся розовым кустом и ажурной китайской беседкой, почти скрытой от глаз зеленым покровом из листьев вьюна. Шел девятый час пополудни – то райское время для парижан, когда дневная жара уже спала, а ночная духота еще не наступила.
– За вас, мадам Кюри! За нового доктора Сорбонны!
– За тебя, Мари!
Три высоких золотистых бокала соприкоснулись с легким мелодичным звоном.
– Подумать только, – задумчиво проговорил Пьер Кюри, осторожно ставя опустевший бокал обратно на стол, – это ведь богемское стекло, из Сент-Иоахимсталя. Они используют на своем заводе урановую смолку. А мы из нее же добывали радий. Забавно, правда?
Эрнест Резерфорд допил свое шампанское и с интересом стал рассматривать бокал.
– Но ведь это безумно дорого, – удивленно сказал он наконец. – Насколько я знаю, одна тонна смоляной руды стоит в Австрии…
Мадам Кюри весело рассмеялась:
– Пьер шутит, месье Эрнест. Сама руда нам, конечно, не по карману. Но добрые господа из Венской академии преподнесли нам в подарок целых восемь тонн прекрасных отходов урановой смолки. Профессор Зюсс был так любезен, что лично руководил отправкой груза. Так что дело было за малым – обработать в лаборатории этот подарок…
– …И результат нам известен, – тотчас же продолжил Резерфорд. – Десятая доля грамма радия, и ваша, мадам Кюри, блестящая защита. Жаль, что я не успел даже взглянуть на вашу лабораторию.
– Да-а, вы много потеряли, – с самым серьезным видом протянул Пьер Кюри, вновь взяв в руку пустой бокал. – Прекрасное оборудование и помещение, очень подходящее для работы…
Мария Кюри всплеснула руками:
– Пьер, милый, да перестань ты морочить нашего гостя! Так называемая «лаборатория», – мадам Кюри улыбнулась Резерфорду, – все эти четыре года размещалась в старом институтском сарае. Раньше он принадлежал медицинскому факультету, и там была чуть ли не прозекторская. И только когда там стала протекать крыша, провалился пол и испортилось отопление, месье ректор милостиво отдал нам с Пьером этот самый сарай. Выбора у нас не было… Еще шампанского?
Эрнест Резерфорд ошеломленно уставился на мадам Кюри.
– Невероятно, – произнес он после долгой паузы. – Так это убогое строение во дворе Школы промышленной физики, мимо которого мы с вами днем проходили, – и есть колыбель радия? А я еще хотел посоветовать вам снести эту развалюху, чтобы не портила вид… Невероятно. Мировое открытие совершилось в жалком сарае с провалившимся полом… Мой Бог! Я преклоняюсь перед вами, мадам!
Мария Кюри в смущении опустила глаза, а месье Пьер ласково сказал, обращаясь к жене:
– Мари, мы все преклоняемся перед тобой. Если бы не твое упорство, если бы не твоя вера… Мадам Кюри замахала рукой:
– Ну, довольно, довольно, Пьер! Еще немного – и я сама поверю, что я не доктор Сорбонны, а по меньшей мере Жанна д'Арк. Спасибо за добрые слова, месье Эрнест. Однако уверяю вас: в моей работе не было никакого подвига. Много труда и немного удачи, вот и все, что было. А лаборатория… Герр Рентген открыл икс-лучи в крохотном чуланчике, где кроме лабораторного стола был только старый табурет – больше ничего не помещалось. А месье Анри Беккерель, великий экспериментатор, и чуланчика не имел. Делал свои первые опыты по ночам в гостиной и до утра ходил на цыпочках, чтобы не разбудить детей… И нечто подобное было почти у всех наших ученых коллег. Такова жизнь, месье. Такова жизнь.
За столом повисло молчане. Темнело, цикады в траве стали настраивать свои музыкальные инструменты. Аромат роз медленно окутывал двух мужчин и женщину, в чьих бокалах еще оставалось шампанское.
– Кстати, о герре Рентгене, – решился нарушить молчание гость. – Вы помните эту смешную историю о письме некой дамы из Квебека?
– Что за история? – заинтересовался месье Пьер.
– Да-да, расскажите! – подхватила мадам Кюри. Похоже, она обрадовалась, что разговор о ее персоне иссяк. Сегодня днем, после защиты диссертаций, мужчины просто засыпали ее немыслимыми комплиментами. Некоторые из них, кажется, так и не смогли при этом свыкнуться с мыслью, что женщина, синий чулок, открыла новый элемент.