Опасность
Шрифт:
– Уймись, Макс! – застонал Филиков. – С этим Партизаном ты меня достал. Слушай лучше свежую хохму.
– Слушаю, – немедленно согласился я. Так и есть: Филиков не утерпел. Теперь послушаю его анекдот и поеду на встречу с господином Куликовым, искать его в чьей-то бороде. Авось достопочтенный Павел Валерьевич приоткроет мне тайну разорванной фотографии. Филиков, между прочим, в одном прав: кого попало не ухлопывают. И за что попало – тоже. Человеческая жизнь у нас, конечно, стоит дешево, зато смерть, если не под колесами и не в пьяной драке, – вещь по-прежнему дорогая.
– Короче, так, – начал Дядя Саша свой веселый рассказ, затушив, наконец, огрызочек сигареты о подвернувшееся под руку какое-то грязноватое блюдечко. – Звонят мне сейчас
– Какие именно ребята повеселились? – полюбопытствовал я. – Американцы? Или те, что в Белом доме?
– Те, что в газете, балда, – ласково объяснил мне Филиков. – Американцев этих они сами придумали, для хохмы. На самом деле никаких американцев не было, и книжки такой не существовало. А эти, в Белом доме, буквально встали на уши…
Филиковский рассказ был внезапно прерван телефонной трелью, и я так и не узнал в подробностях, отчего же встали на уши коллеги депутата Безбородко. Поскольку мне мигом стало не до депутатских ушей.
– Алло, – недовольно сказал прерванный Филиков, немного послушал и, скорчив рожу, передал трубку мне.
– Капитан Лаптев слушает, – сказал я трубке.
– Вы все еще интересуетесь взрывами, товарищ капитан? – голос дежурного прапорщика пробивался через шумы еле-еле, как будто он звонил не с первого этажа, а как минимум из Магадана.
– Обожаю взрывы, – поспешно ответил я. – Где и когда?
– Пятнадцать минут назад на Варшавке, возле дома номер 2, – с готовностью сообщил московско-магаданский прапор. – Мы только что получили милицейский перехват… Вызвать вам машину, товарищ капитан?
– На своей доеду, – вздрогнул я и повесил трубку. Если верить карте, Курчатовский институт расположен совсем в другой стороне, по Волоколамскому шоссе. Так что мне теперь, с заездом на Варшавку, придется делать крюк. Черт бы побрал этого любителя взрывчатки, если это дело рук Партизана. И трижды черт его побери, если сегодняшний фейерверк к Партизану никакого отношения не имеет.
– Как я понимаю, – обиженно буркнул Филиков, – ты анекдот про депутатов не будешь дослушивать?
– В другой раз, Дядя Саша, – отмахнулся я уже на ходу, – сейчас не хочу себе портить удовольствие…
Слово «удовольствие» я произнес уже за дверью. Надо было действительно поторапливаться. Несмотря на пробки, МУРовцы наверняка прибудут на место раньше меня. А значит, опять придется изображать любопытного прохожего зеваку, который с радостным смаком обозревает результаты любой аварии или катастрофы. По правде говоря, в последнее время я предпочитал не открывать свое инкогнито, ограничиваясь ролью наблюдателя из толпы. И если бы милицейские вели по всем правилам оперативную видеосъемку на месте происшествия, то самым подозрительным подозреваемым стал бы именно я: моя физиономия мелькала в окрестностях любого мало-мальски серьезного взрыва. Отсюда совсем не трудно было бы сделать логический вывод, что меня тянет на место своего преступления…
На Варшавку я успел тютелька в тютельку. Опоздай я на десяток каких-то минут, и толпа бы-и без того жиденькая – окончательно рассосалась, а объект преступного посягательства просто исчез бы с моих глаз. Когда я, припарковав свой «жигуль» в каком-то дворике, объявился возле дома номер 2, обе изувеченные машины уже грузили на открытые платформы трейлеров аварийной службы. Особенно не повезло «нивке»: бомба, очевидно, заложена была под капот, и всю кабину капитально перекорежило. На счастье, автомобиль в момент взрыва был пуст, иначе шофера едва ли бы смогли извлечь из недр смятой жестянки: после взрыва в салоне машины поместилась бы без ущерба для здоровья только кошка средних размеров.
Приблизившись поближе к трейлеру, я осмотрел и вторую пострадавшую машину. ЗАЗ-968 пострадал, видимо, просто за компанию – загорелся после взрыва «нивки». Обгорелый «запорожец» окончательно убедил меня, что на этот раз поработал едва ли Партизан. Понял я это не только потому, что автомашины до сих пор Партизана не интересовали, но и потому, что бомбочка, хоть и являлась самодельной, сляпана была наверняка небрежно, взрывчатки было гораздо меньше обычного и – что самое главное – не было в сегодняшнем взрыве эдакого преступного щегольства. Что бы ни говорил бородатый Филиков, а у моего Партизана был свой неповторимый почерк, и я этот почерк уже научился различать. Как какой-нибудь школьный учитель, который со временем приучается разбирать каракули любого из своих двоечников и притом не путать почерка лоботрясов… Правда, Партизан вовсе не был двоечником. Скорее уж, был он наиприлежнейшим, аккуратнейшим парнем. У него бы «запорожец» не загорелся. У него он либо разлетелся бы на запчасти либо вовсе не пострадал.
Аварийные платформы, в конце концов, загрузили, кучка любопытствующих разбрелась в разные стороны, и вот уже о взрыве с пожаром напоминали только вмятины в асфальте, едкий черный пепел во вмятинах, да еще следы жирной копоти на кирпичной стене ближайшей к огню кирпичной пятиэтажки. Завтра жильцы дома, раздраженно матерясь, скинутся по три тысячи, сюда заедет какой-нибудь мужичок из РЭУ, которому вечно не хватает, – и к обеду стена будет как новенькая. Через день-другой префектуру допекут телефонными жалобами, районный начальник пришлет к дому яично-желтый дребезжащий каток. Самосвал вывалит прямо на вмятины полцентнера смрадного дымящегося асфальта, каток утрамбует его своими колесами-тумбами… Глядишь – и через пару недель, когда асфальтовый блин подсохнет и по цвету сравняется с остальным городским пейзажем, ничто уже не будет напоминать трудящимся о маленькой диверсии на Варшавке. Спите спокойно, граждане. Если теперь где-то и взорвется – то уже не в вашем районе. По теории вероятности бомба дважды в одну воронку не падает, пусть воронка и заасфальтирована…
Мысль о возможности каким-то образом применить теорию вероятности в деле Партизана не давала мне покоя в общей сложности километров пятнадцать. Я уже успел выехать на Ленинградский проспект, уже чуть не «поцеловался» с какой-то иномаркой, которая нагло, в нарушение всех правил, вынырнула с Балтийской и, обдав меня вагнеровским «Полетом валькирий», понеслась куда-то в сторону улицы Свободы (свобода, брат, свобода, брат, свобода!…). Уже и Волоколамское шоссе зашуршало под скатами моего «жигуленка», и до Курчатовского института – судя опять же по карте – осталось ехать всего ничего, а я все пытался сообразить, как бы с помощью высшей математики и закона больших чисел отловить этого подлого взрывника-умельца. И только когда вдали заблестел стальной рукав Москва-реки, я вынужден был признаться в собственном кретинизме. Непредсказуемость Партизана не вписывалась ни в одну схему. Я бы мог, конечно, флажками отмечать на карте место каждой новой диверсии, но это был бы мартышкин труд: Москва – слишком большой город; и даже утыкав всю карту флажками, я не был бы в состоянии предугадать, где он нанесет следующий удар. К тому же у Партизана имеются коллеги, вроде сегодняшних террористов с Варшавки, – и это окончательно запутает всю мою статистику со всеми воронками, в которых, по идее, и следовало бы (для вящей безопасности) селиться москвичам. А значит, мне остается лишь надеяться, что Партизан совершит когда-нибудь просчет, и вот тогда… о-о-о, тогда… Предвкушая будущую процедуру будущего ареста поглупевшего Партизана, я сам не заметил, как вырулил на площадь Курчатова, на которой никогда раньше не был и которую, тем не менее, почти сразу же узнал.