Опасность

Гурский Лев Аркадьевич

Разумеется, я немного слукавил. На самом деле, у меня не было никаких данных о том, что кто-то и впрямь охотится за Селиверстовой. Зато Лебедев – уж точно в опасности. Судя по всему, кто-то очень старался пополнить им мертвую компанию Фролова и Григоренко. Черт побери, как много вокруг меня последнее время этих иксов и игреков! Слишком много, перебор. Кто-то нанимает блондинчика и рукастого. Кто-то убивает Машу Бурмистрову. Кто-то отправляет телефонограмму, благодаря которой меня чуть не превращают в решето… Не арифметика, а чуть ли не высшая математика! Задача со многими неизвестными… Или все-таки с немногими? Но тогда все еще больше запутывается.

Мадам Полякова вернула, наконец, мне мои корочки и недовольным голосом произнесла:

– Ну, внука Петрушей зовут. А вообще-то я мало что знаю…

Теперь каждое слово приходилось вытягивать из нее клещами. В результате многочисленных моих понуканий и мадам-поляковских отнекиваний я стал счастливым обладателем весьма скупой информации о судьбе потомства Селиверстовой-Лебедева.

Юрий, сын Валентина Дмитриевича и Ольги Денисовны, родился в годы войны и действительно умер от пневмонии. Но только не во младенчестве, как я думал, а уже в середине 60-х, успев подарить бабушке внука. Дедушки Вали тогда как раз поблизости не было – он занимался своею физикой в столице, временно забыв о своей первой любви (эту часть истории лебедевской подлости я уже слышал в изложении Селиверстова-из-мавзолея). В результате чего внучок Петруша был отправлен в Москву, учиться в суворовском училище, с перспективой армейской карьеры в последующем. Долгое время Лебедев-дедка и не подозревал о наличии внучка в том же городе, где жил сам, а когда именно узнал – про то Софья Павловна в точности не знает уж сама. Короче говоря, сейчас Селиверстов-самый-младший, которому уже стукнул тридцатник или около того, проживает в столице. С дедкой? Общается. Впрочем, подробности мадам Поляковой неизвестны. А что известно? Что пошел Петр свет Юрьевич по кривой дорожке.

Эта дорожка рефреном проходила по всему мадам-поляковскому повествованию, пока я, не выдержав, спросил:

– В тюрьме он, что ли, сидел?

Сразу выяснилось, что я понял Софью Павловну превратно. В тюрьме Петруша, по счастью, не сидел, но и военной карьеры, увы, не сделал. А зарабатывает себе жизнь в Москве каким-то биз-не-сом.

Последнее слово мадам Полякова выговорила брезгливо.

– Наркотики? Порнография? Торговля живым товаром? – я стал перечислять всевозможные разновидности преступного бизнеса, которые в моем представлении увязывались со злополучной кривой дорожкой.

Софья Павловна пришла в негодование от таких предположений и, в полном противоречии со всеми предыдущими ахами и охами, заверила, что Петруша – приличный юноша, а вовсе никакой не преступник. Хотя, конечно, пошел по кривой дорожке. Держит коммерческую палатку или целый павильон. Где именно? Да в Москве же!

Я вновь проделал пару йоговских упражнений и лишь потом сказал:

– Москва-то большая, Софья Павловна… Мадам Полякова в очередной раз тяжко задумалась, и я уже побоялся, что она так и не выйдет из этого ступора, когда она все-таки вышла и озолотила меня крупицей бесценных сведений.

– Это недалеко от памятника, – сообщила она. Вдох – выдох, вдох – выдох… Спокойнее, Макс!

– Памятников в Москве очень много, – объяснил с тоской. – Их ведь, Софья Павловна, даже в Саратове полным-полно…

Мадам Полякова с готовностью согласилась, что памятников в ее родном городе определенно чересчур и вот даже рядом с домом ее, Софьи Павловны, крестного лет десять назад поставили какую-то каменную дурынду. Мужика в кресле и с косичкой.

Я сообразил, что мадам-поляковский крестный обитает примерно в том районе Саратова, где пару часов назад чуть не состоялась историческая перестрелка между героическими представителями одного и того же ведомства. Однако эти важные сведения из жизни крестного нисколько не приблизили меня к внуку физика Лебедева.

– Может, вспомните все-таки про московский памятник? – спросил я, переходя с делового тона на почти умоляющий. И поймав себя при этом на желании просто начать канючить. Как Санька. Тогда, глядишь, мне и достанется конфетка.

Тактика моя оказалась правильной. Уловив знакомые интонации, Софья Павловна немного приободрилась, прервала начатый было рассказ о добродетелях крестного и неожиданно подарила мне московский памятник! Честное слово, я его сразу узнал, еще в самом начале мадам-поляковского описания.

И любой бы на моем месте узнал. Женщина с серпом и мужчина с молотом.

– А что за коммерция в той палатке, не помните? – забросил я удочку напоследок. Не клюнуло.

– Что-то продает, – лаконично объяснила мне Софья Павловна. Я немедленно распрощался с гостеприимной хозяйкой. Ясно было: в этих стенах больше ничего полезного мне выведать не суждено. И на этом спасибо.

Когда я выходил из кухни, хозяйка, уже позабыв о моем существовании, колдовала над кастрюлей, время от времени выкрикивая в пространство: Санька! Санька! Ты где, паршивица?

Саму паршивицу я обнаружил во дворе, где она самозабвенно ползала вокруг ярко-зеленого ушастого автомобиля. «Запорожца», единственного и неповторимого.

– До свидания, Александра, – сказал я.

Санька только на секунду отвлеклась от «запорожца», обнаружила, что я – всего лишь тот дядька-который-не-ест-детей, пренебрежительно махнула мне лапкой и снова углубилась в свои важные дела. Молодому поколению саратовцев – в ее лице – скучный взрослый тип по фамилии Лаптев был совершенно не интересен. И слава Богу.

Из двора дома на улице Чапаева я вышел усталым, опустошенным и с громадным количеством новых «почему?» и «где?».

Ярко светило в небе апрельское солнышко, близлежащее заведение под странным названием «Куры братьев Гриль» распространяло вкусный аромат, однако мне сейчас было не до кур, не до братьев и даже не до солнышка. Предстояло добраться до гостиницы «Братислава», принять в своем номере горизонтальное положение и обо всем хорошенько поразмышлять. Надеюсь, что напарничек Юлий еще не прилетел дневным дирижаблем. Но даже если он и прилетел, то я все равно попробую уединиться для раздумий. Посоветую ему пока осмотреть саратовские достопримечательности. Памятники с косичками и без. Возможно, он захочет часок-другой пообщаться со своими коллегами из местного уголовного розыска. По-дружески, без перестрелки. А не так, как я пообщался сегодня со своими.

Я вышел на перекресток и стал ловить попутку. Несколько минут автомобилисты упорно меня игнорировали. Возможно, я со своей протянутой рукой подспудно напоминал им монумент с Театральной площади. От стояния в неудобной позе голосовальщика рука вскоре затекла, и мое желание поскорее принять положение лежа стало усиливаться с каждой секундой. На исходе пятой минуты я твердо решил: если Юлий приехал и откажется осматривать памятники или общаться со своими ментами, а, напротив, попытается затеять со мною беседу, то я закроюсь от него в ванной. Часика на полтора минимум. Имею право.