Опасности путешествий во времени
Шрифт:
Естественно, я не выпендривалась на уроках. Честно. Увы, на фоне кротких одноклассников, притулившихся за партами, точно скрюченные куклы из папье-маше, Адриана Штроль могла выделяться – и не лучшим образом.
Так, на занятиях по истории патриотической демократии я иногда выражала сомнения в правдивости исторических «фактов», поднимала вопросы, не затрагиваемые никем и никогда. Например, о Большом террористическом акте 9/11/01. Так ведь я спрашивала не из нахальства, а из элементарного любопытства! Конечно, мне не хотелось, чтобы у учителей
Я думала, что нравлюсь людям, – ну, по большей части. Девушка со стрижкой ежиком, с мерцающими темными глазами, лукавыми интонациями и привычкой задавать вопросы. Знаете, как относятся к гиперактивному ребенку в детском саду: ждут, когда он набегается до полного изнеможения и угомонится… В наивном неведении я зарабатывала отличные отметки, надеясь поступить в федеральный Государственный демократический университет – несмотря на компрометирующий статус отца. (Действительно, меня рекомендовали к зачислению в один из общественных университетов, где на лекциях собиралось по тысяче студентов, а большинство предметов преподавали онлайн.)
Закрытые вузы были гораздо меньше и престижнее, и попадали туда лишь избранные; эти университеты не значились во Всемирной паутине и в справочниках, хотя располагались на территории традиционных кампусов Кембриджа, Нью-Хейвена, Принстона и т. д. Эти учебные центры оставались недоступны простому смертному. Мы не только не знали их точного местонахождения, но и никогда не встречали тамошних выпускников.
Поднимая руку, чтобы ответить на вопрос учителя, я ловила на себе беспокойные, настороженные взгляды одноклассников и даже друзей: «Что Адриана выкинет на сей раз? Что с ней не так?»
«Все у меня нормально!» – думала я.
По правде сказать, втайне меня переполняла гордость. Разбавленная капелькой тщеславия.
Гордость от осознания: я – дочь Эрика Штроля.
Арест
Фраза прозвучала отрывисто и равнодушно:
– Адриана Штроль, руки за спину!
Это произошло на репетиции выпускного бала. Очень быстро.
И так внезапно! Я была слишком растеряна, слишком напугана, чтобы сопротивляться. Хотя, думаю, все же пыталась протестовать, с детским отчаянием порывалась ускользнуть, вывернуться из грубых лап полицейских, когда те заломили мне руки с такой силой, что чудом удалось сдержать крик.
Невероятно! Просто не укладывается в голове – меня арестовывают!
Однако, несмотря на панику, я твердо решила: не буду кричать. Не стану молить о пощаде.
Запястья за спиной сковали наручниками. Через мгновение я оказалась пленницей отдела госбезопасности.
Едва закончила прощальную речь и повернулась, чтобы спуститься со сцены, как вдруг появился наш директор, мистер Маккей. С выражением праведного гнева пополам со страхом он ткнул в меня пальцем, хотя офицеры, производившие арест, вряд ли нуждались в его подсказках:
– Вот, господа, Адриана Штроль. Та самая смутьянка, которую вы ищете.
Странно, отчего он так напыщенно выразился? Мистер Маккей явно злился на меня, но почему?! Из-за моей речи? Так ведь она состояла целиком из вопросов – никаких ответов, никаких обвинений.
Директор меня откровенно недолюбливал, хотя лично со мной не общался. Видимо, многое знал со слов учителей. Однако столь очевидная ненависть со стороны взрослого выбивала из колеи.
– Ее предупреждали. Их всех предупреждали, – вещал мистер Маккей. – Мы из кожи вон лезли, стараясь воспитать из нее истинную патриотку, но эта девчонка – прирожденный провокатор.
Провокатор! Я прекрасно понимала значение данного слова, но никогда не слышала его в свой адрес.
Как позже выяснилось, ордер на арест выписали задолго до репетиции. Директор с методистами донесли в Дисциплинарный отдел госбезопасности по надзору за молодежью, даже не зная содержания моей речи, – наверное, догадывались, что та будет «провокационной», а потому заранее сговорились не допустить меня до самой церемонии. Стипендия патриот-демократов была лишь коварной уловкой.
Пока остальные толпились в ярко освещенном актовом зале, женщина-офицер вслух зачитывала ордер. Ошеломленная, я сумела уловить только суть обвинения: арест, заключение под стражу, передача суду для вынесения приговора за призыв к измене и подрыв авторитета властей.
Мистер Маккей срочно созвал выпускников на «экстренное собрание».
Лихорадочно перешептываясь, мои одноклассники расселись в актовом зале. Класс насчитывал триста двадцать два человека, и новость о моем аресте распространилась молниеносно, как лесной пожар.
Директор мрачно объявил с трибуны, что Адриана Штроль, до недавнего момента спикер от класса, арестована по обвинению в измене и подрыве авторитета властей; теперь следует организовать «вотум доверия» среди ее товарищей.
Перефразируя: все ученики выпускного класса (за исключением Адрианы Штроль) должны проголосовать за или против ареста.
– Голосуйте поднятием рук, как подобает справедливым, беспристрастным демократам. – Голос директора вибрировал от осознания торжественности момента.
Меня, скованную наручниками, с заплаканным, искаженным/виноватым лицом поставили к краю сцены, словно одноклассникам требовалось напомнить, кто такая Адриана Штроль.
За предплечья меня держали два рослых офицера из Дисциплинарного отдела госбезопасности по надзору за молодежью – мужчина и женщина в темно-синей форме, вооруженные дубинками, тазерами, перцовыми баллончиками и револьверами в тяжелой кобуре. Одноклассники затравленно и в то же время возбужденно таращили глаза. Задержание! В школе! Правда, голосовать уже приходилось, но не по такому поводу.