Опасные манипуляции 3
Шрифт:
Убедившись, что я запомнила свою роль, старший из оперативников дал добро на звонок. После телефонного разговора я была мокрая, как мышь, но, судя по довольным лицам милиционеров, все, пока, шло нормально.
— Ну, а теперь что?
— Теперь осталось уговорить вашего банкира, чтобы он немножко помог нам и притворился мертвым, вместе со всеми домочадцами.
— И кто будет уговаривать?
— Я и вы
— Я очень сомневаюсь, что мы справимся.
Вечером к моим соседям по подъезду пришла в гости шумная компания родственников. Посидев часа три, громко исполнив с десяток русских застольных песен, типа «Хаз-булат удалой» и «Шумел камыш», гости ушли, между делом изъяв из принадлежащего мне почтового ящика пакет с деньгами, засняв процесс выемки на камеру и в присутствии чуть-чуть выпивших понятых, заодно, сняв множество
Во двор банкира я въехала на такси. Охране, не желающей пускать во двор постороннюю машину, я сказала, что приехала с вещами, и они могут начинать таскать мои баулы в дом. Желающих, почему-то не нашлось, машина заехала во двор и встала у черного хода.
В кабинете Леонида Борисовича меня ждали те же лица:
— Здравствуйте, господа.
— Здравствуйте, Людмила Владимировна. Хотел вам позвонить, с печальной новостью, но решил оставить разговор до встречи.
— Что случилось, Федор Евгеньевич?
— Мальчика мы влюбленного подобрали, под девушку, которая с бывшим зятем Леонида Борисовича встречалась. Вот с ним несчастье случилось. Один раз с девушкой встретился, до дома ее проводил, а потом, дома, умер во сне. Сейчас думаем, что дальше делать.
— Очень плохо. А у меня новость гораздо хуже. Леонид Борисович, супруга ваша законная объявилась. Помните, которая у вас без вести пропала, двадцать пять лет назад. Сказала, что это вы аварию подстроили, хотели, чтобы она с вашим не рожденным дитем погибла. Так что считает банк ваш своим и очень хочет, чтобы вас и дочери вашей официальной на этом свете не стало. И мне вас заказали исполнить, даже денег вчера дала, немного правда, но обещала добавить, после того, как в наследство вступит после ваших похорон.
Мои собеседники изобразили немую сцену из финала спектакля «Ревизор», правда начальник службы безопасности еще зачем-то вытащил из-под пиджака пистолет и навел на меня.
— Федор Евгеньевич, пистолет уберите, я оружия очень боюсь. Там во дворе такси стоит у гаража, на заднем сидении прячется подполковник из областного УВД, который очень хочет с вами обоими переговорить насчет того, как вам с минимальными потерями выбраться из этой ситуации. Давайте сейчас я его аккуратно приведу сюда.
— Какая жена? Какой ребенок? Какой подполковник?
Орал банкир страшно, целый час. Нас с подполковником выгонял из дома раза четыре. Мне то было индифферентно, встретились большие дядьки, пусть договариваются между собой, а я девочка. Подполковник из УВД слушал крики Леонида Борисовича абсолютно бесстрастно, каждый раз возвращая разговор в русло конструктивного обсуждения плана операции. Сначала в разговор влезла дочь хозяина дома, которая была очарована красавцем-милиционером, затем к уговариванию дедушки подключилась Юленька, которую Самойлов обещал держать за руку во время действа. Потом Леонид Борисович ослабил напор, и позволил себя уговорить. Наконец они договорились. Подполковник, пригибаясь, нырнул на заднее сидение, таксист перестал изображать ремонт пробитого колеса, быстро убрал домкрат, и мы отбыли. В последующие два дня в загородном доме работала бригада по ремонту окон из пиротехнического отдела УВД. Под видом замены резинок и прочей фурнитуры в оконные проемы вставлялись защитные экраны, заряды направленного действия, другая химическая дрянь. В оговоренный день я позвонила по вбитому в голову номеру сотового телефона, сказала, что взрыв произойдет сегодня, и предложила еще раз подумать, надо ли моей заказчице это. Мне сухо предложили делать свое дело. Лагерь девиц на поляне, напротив дома банкира пришел в движение, все обитатели палаток выстроились в ряд, наверное, для получения солнечных ванн. Я попрощалась с обитателями дома и пошла к автостоянке, чтобы через пару минут оказаться лежащей на остром щебне от удара воздушной волны.
Управление уголовного розыска областного УВД, осуществлявшее оперативное сопровождение раскрытия покушения на владельца банка «ВостокСибирьУрал» оказалось в большой попе. Голос Анны Николаевны, воскресшей из небытия законной супруги хозяина банка, согласно заключению фоноскопической экспертизы, не соответствовало голосу заказчицы убийства семейства банкира, записанного сотрудниками милиции. Из задержанных дам, сопровождавших старшую ведьму к нотариусу, удалось притянуть к делу только одну, отпечаток пальца которой сняли с одной из американских купюр, изъятых в моем почтовом ящике в качестве аванса за убийство. Еще один отпечаток с купюры принадлежал девице из палаточного лагеря, снявшегося с места сразу после взрыва. Единственное, что можно было предъявить Анне Николаевне, это фрагмент отпечатка ее ладони на флаконе с зельем для Ареса, который все-таки забрал у меня следователь после того, как его содержимое было вылито на рану пса. Все улики были косвенные, адвокаты задержанных забросали жалобами областную прокуратуру. Прокурор области, согласовавший ментам громкий «бух», материл по телефону милицейского генерала, и клялся, что больше он никогда, слышишь, никогда не подпишется в этот блудень. Глубоко в попе негра чувствовала себя и я, сидя на неудобном стуле в кабинета подполковника Самойлова, который безуспешно пытался, пустив в ход, все свое обаяние и меня, в роли раскаявшегося исполнителя ее гнусных замыслов, уговорить Анну Николаевну подписаться на лет пятнадцать лагерей. Анна Николаевна искренне и звонко смеялась, отвечая, что признается во всем только в том случае, если бравый подполковник принесет официальную справку, что все пятнадцать лет они будут сидеть вместе, в одной камере, погрузившись в океан безумной страсти. При этом острые взгляды, которые она периодически, отсмеявшись, кидала на меня, обещали мне модный в этом сезоне деревянный костюмчик в самое ближайшее время.
Тишину под дверью кабинета внезапно разорвал какой-то шум и крики, затем дверь распахнулась, и на пороге нарисовалась, почему-то живая, жертва смертоносного взрыва, незабвенный Леонид Борисович.
— Аня, это ты?
— Так ты живой, а я чувствую, что это ментовская разводка!
— Господи, Аня, это ты! Мне сказали, а я не поверил, думал очередная мошенница!
— То есть, не рад меня видеть, Леня?
— Аня, я думал ты погибла! Я же ничего не знал!
— Это же ты, паразит, что-то сделал с тормозами!
— Аня, я ничего не делал, я тебя всегда любил!
Какой-то чин в серой форме попытался увести взволнованного банкира из кабинета:
— Леонид Борисович, так нельзя, пойдемте со мной!
— Да подожди ты, мне поговорить надо — банкир захлопнул дверь и навалился на нее. Кто- то пару раз безуспешно толкнул дверное полотно из коридора, после чего прекратил свои попытки.
— Аня, я всегда тебя любил и никогда не делал тебе ничего плохого.
— А, от девки своей ребятенка завел, ты тоже для меня? — Анна Николаевна, потеряв всю свою вальяжность, еле сдерживала слезы, в волнении комкая в руках лист бумаги, на котором подполковник предлагал ей написать явку с повинной.
— Аня, ты меня прости, молодой был, глупый, не понимал того, сколько ты для меня делаешь. Еще и коллеги прицепом называли, что только за тобой следовать способен. Вот так и получилось.
Женщина молчала, отвернувшись к окну.
— Аня, я сейчас все вопросы решу и дело закрою, потом нам надо будет поговорить!
— Делай что хочешь. Но можешь особо не суетится, тут у товарищей итак не срастается, так что скоро я и сама выйду.
Банкир вышел. Мы просидели в полной тишине полчаса, говорить было нечего. Потом Самойлова с Анной Николаевной куда-то вызвали. Через десять минут Самойлов вернулся один, молча подписал мне пропуск и проводил до постового на выходе. Я шла домой, чувствуя себя как выброшенная за порог старая половая тряпка. Если я останусь жива (красноречивые взгляды Анны Николаевны я восприняла очень серьезно), то больше вписываться в комбинации сильных мира сего или правоохранителей. Да лучше сразу повесится, будет менее болезненно.
До Леонида Борисовича я дозвонилась только на следующий день. Все это время я безвылазно сидела дома, лишь на короткое время выводя Ареса пописить в палисадник, так как на улице чувствовала себя крайне неуютно. Хорошо, что занятия в институте уже закончились, а то бы было еще грустней.
— Леонид Борисович, здравствуйте, это….
— Людмила Владимировна, мне сейчас очень некогда, не могли бы вы….
— Вы меня извините, я очень рада обретению вами семьи, но мне кажется, что вы мне кое что задолжали….