Опасные видения (сборник)

Желязны Роджер Джозеф

— Сиссерекс, — прорычал Хозяин, сходя, — ванну мне сейчас же, и погорячей. День был ужасно долог, я измотан и грязен, и вообще я не в духе. И сними ошейник, он, проклятущий, всю дорогу меня душил…

— Давай я сниму, — подскочил мальчик, но пес без единого слова отвернулся и потрусил в дом.

Мальчик недоумевающее посмотрел вслед, он никогда не видел Хозяина в таком дрянном настроении. И тут из машины донеслось хныканье.

Трап был уже убран. Подойдя, Бродяга ухватился за подножку, подтянулся на руках, осторожно заглянул в салон.

И

увидел мальчика в углу. Совсем малыш — съежился в комочек и рыдает так горько, будто у него разрывается сердце.

— Это еще что за новости?! Ты кто такой? И что тут делаешь?

Вот уж сюрприз так сюрприз. Бродяга редко встречал других мальчиков, только когда их привозили в усадьбу Хозяева-визитеры, но поговорить с себе подобными толком не удавалось, и общение чаще всего заканчивалось потасовкой из-за какого-нибудь пустяка. А тут совсем кроха, меньше он и не видел никогда. Такой не то что драться не будет, но и просто задираться не посмеет.

— А ну, вставай, — велел Бродяга. — И выходи, да поживее.

Малыш неохотно, медленно встал, вытирая кулачком глаза, а в другой руке крепко держа куклу. Вышел под солнце — и заморгал; на щеках блестели слезы.

— Слышь, у тебя имя-то есть? Меня Бродягой кличут, и я здесь — мальчик.

— А меня… Пятнышком назвали… из-за этого вот. — Малыш показал черную родинку на щеке.

— Да ты, Пятнышко, совсем еще мелочь пузатая. Годков-то сколько тебе?

— Не знаю… Мне никто не говорил.

— Эге, ты у нас не только недомерок, но и недоумок. А мне… тридцать пять. Это десять, десять, десять и пять.

— Десять — это сколько? — живо заинтересовался Пятнышко; мигом забылись печали и высохли слезы.

— Две руки, вот, гляди. А одна рука — это будет пять. Неужели не знал?

— Нет… но теперь знаю, и это здорово. Еще я знаю один и два.

— Да, брат, многому же тебе предстоит научиться. Есть хочешь?

— Да…

— Тогда пошли. Это мой дом, я могу брать еду, когда захочу.

Пятнышко успел сильно проголодаться, он ел жадно, но одной рукой, потому что в другой по-прежнему держал куклу, ни на секунду не расставался с ней. Задумчиво посмотрев на игрушку, Бродяга сказал:

— У меня тоже есть кукла. Где-то валяется…

— Это моя! — вскинулся Пятнышко, боязливо прижимая имущество к груди.

— Да не нужна мне эта рухлядь, успокойся. Где твой Хозяин?

Малыш плаксиво оттопырил нижнюю губу, затравленно огляделся и сообщил:

— Нету…

Вот тогда-то и возникло у Бродяги предчувствие беды — в первый раз тревога легонько кольнула сердце.

— Ладно, ты того, не задерживайся у нас. Здесь я — мальчик.

— А мне тут и не нравится, — шмыгнул носом собеседник.

— Вот и хорошо.

Бродяга дал ему кулаком по уху, чтобы получше дошло. Пятнышко, как будто только того и ждал, зашелся ревом.

— Ссступай к госссподину! — проковылял в комнату взволнованный слуга. — Хозззяин зззовет, сссрочно!

Сссердится!

Обрадованный мальчик помчался во всю

прыть, плюхнулся на ковер возле Хозяина, который жадно поглощал сырой мясной фарш из большой миски.

— А где второй? — спросил пес.

— На кухне, ест и хнычет. Такой плакса! Зачем ты его привез?

— Вопросы задает Хозяин, а не мальчик, — прорычал пес, изображая гнев.

Мальчик сразу разгадал притворство, но от этого тревога только переросла в страх. Пес заглянул ему в лицо и тотчас же повернулся к серебряной миске, круговым движением языка слизнул мясные крошки.

— Ты когда-нибудь думал о собаках, о мальчиках, о завроидах? — спросил он.

— Может, и думал, не помню.

— Позволь-ка я тебе расскажу о нас, а ты посидишь и послушаешь, как никогда до сих пор не слушал. Этот мир — твой…

— Знаю, знаю! Он и твой, и…

— Цыц! Слушай и мотай на ус, а говорить будешь, когда я разрешу. Так вот, этот мир — твой. Я про Землю, про всю планету. Мой народ прилетел сюда издалека, из межзвездного пространства, — так гласят хроники. И случилось это — опять же, если верить хроникам, — очень и очень давно. Мы звались небесными гончими…

— Красиво.

— Что тут красивого-то? Слушай и не перебивай. Своей родиной мы правили сначала как звери, потом — как разумные звери. Сперва полагались на силу челюстей, а потом на силу мозгов. Мы ведь очень умные, куда умнее этих зеленых неповоротливых завроидов. Но без них обойтись было никак нельзя. Без их рук. Лапа хороша в некоторых делах, но с рукой она нипочем не сравнится. Рука может абсолютно все. И нам удалось вывести разумную породу ящеров, из них получились превосходные слуги. Только тогда мы стали настоящими небесными гончими и подчинили родной мир, а потом и другие миры, своей воле. Править нам нравилось, а еще мы любили сражаться, и ваша планета дала нам вдосталь того и другого. Вот теперь можешь задавать вопросы.

Мальчик уселся на ковре, его глаза возбужденно блестели.

— Вопросы? Нет у меня вопросов. Еще что-нибудь расскажи, пожалуйста!

— Разве ты не возненавидел меня? Ведь я сейчас признался, что мы отняли у тебя мир!

Мальчик рассмеялся — как будто прозвенел серебряный колокольчик.

— Да ты шутишь! Никуда мой мир не делся, вот он, кругом.

— Но раньше он принадлежал тебе, твоему народу. Вы сражались за свою родину и погибали, а теперь она целиком наша.

— Но ведь хуже она не стала? Значит, все в порядке.

— Похоже, ты и в самом деле не понимаешь. — Глаза пса были полны сочувствия и нежности, а еще великой печали. — Но когда-нибудь непременно поймешь. Мы не желали такого итога — хроники гласят, что многие из нас предлагали прекратить смертоубийства и возвратиться домой. Но остановиться было уже невозможно. Ибо мы понимали: рано или поздно вы полетите следом за нами, чтобы отомстить, и тогда уже сила будет на вашей стороне. Обуреваемые скорбью, мы довели войну до победного конца и сделали этот мир таким, каким ты его видишь.