Опасные забавы
Шрифт:
Но она получила от него деньги, напомнила она себе. Ее уютная, со вкусом обставленная квартира доказывала, что французская практичность возобладала в ней над английской щепетильностью.
Ей больше не хотелось пользоваться расположением герцога, она внутренне сопротивлялась этому, и все же решила прислушаться к мнению своей приятельницы, умудренной немалым опытом. Вскоре после ухода миссис Хьюз Розали села писать записку Джервасу и бросила беглый взгляд на статуэтку на каминной полке, словно надеясь получить от нее ответы на мучившие ее вопросы.
Когда Пег принялась за дела по дому, хозяйка
Не прошло и часа, как появился Джервас. Расторопность обеспечила ему теплый и любезный прием. Она с радостью увидела его вновь и поняла, что не откажется от его услуг.
Когда он обнял ее, она прижалась щекой к его белой муслиновой манишке и пробормотала:
– Спасибо, что вы пришли, Джервас.
Но его крепкое объятие возродило и таившуюся в ней горечь, напомнив Розали о желаниях герцога, которые ей не суждено исполнить.
– Я рад, что вы захотели меня видеть, – сказал он, приобняв ее за талию и подведя к софе. – Когда должен явиться Лемерсье?
– В любую минуту, – ответила она ему и села.
Он продолжал стоять, молча глядя на нее, и наконец проговорил:
– Со вчерашнего вечера я постоянно думал о вас и о том, что произошло в театре. Я вспомнил, как вы рассказали мне о возлюбленном вашей матери. Возможно, он и есть этот француз, и вы его родная дочь. Как вы полагаете?
– Желала бы я ответить, что это не так, но, увы, не могу. Лемерсье писал мне, его письмо пришло как раз в тот день, когда я отправилась с вами ловить рыбу. Тогда он сообщил только, что был знаком с мамой и отцом в Париже и желает встретиться со мной. Его утверждение может оказаться ложным, хотя сам он уверен, что говорит правду. Ну а если это правда, то с двусмысленной ситуацией будет покончено. И слава Богу. Пусть я окажусь незаконнорожденной, моей карьере это не повредит.
– Судя по тому, что я видел вчера на сцене, сделать это будет нелегко. – Его похвала подняла Розали настроение. Легкая улыбка смягчила печальное лицо девушки. – Жаль, что ваше триумфальное возвращение на сцену омрачилось этим событием.
Он заметил, что ее новое положение, очевидно, потребует от нее немалой затраты физических сил.
– Синьор Росси заставляет нас очень много работать на репетициях нового балета, но мне нужно как-то дисциплинировать себя после долгого перерыва.
Он спросил, есть ли у нее друзья в труппе, и она кивнула:
– Отец Оскара Берна ставил балеты в Седлерз-Уэллз, так что мы давно с ним знакомы. С некоторыми танцовщиками я встречалась в прошлом, когда была в кордебалете, или знала их по Парижу. Почти все они французы – Арман Вестрис, Бужерар, Дешайе, Бурде, Моро, и когда я возвращаюсь вечером домой, бедная Пег всякий раз просит меня говорить по-английски.
– Ну а какие у вас отношения с балеринами, хорошо ли они вас приняли?
– Не особенно, – призналась она. – Большинство из них итальянки, и они очень настороженно относятся к новеньким. У меня здесь лишь одна приятельница – маленькая Шарлотта Дюбоше, самая молодая из балерин труппы. Думаю, что вы слышали о ее сестре, куртизанке Харриет
– И о Фанни и Софии. Все трое очень известны.
– Шарлотта учится в танцевальной академии у Бужерара. Я наблюдала за ней в роли Купидона и вспомнила себя в этом возрасте. Она с удовольствием танцует и, по-моему, у нее талант.
– Похоже, вы любите детей, – отметил Джервас. – Меня изумило, как вы легко нашли общий язык с Нинианом.
– Надеюсь, с ним все в порядке.
– Когда я уезжал из Хабердина, он все еще пытался осилить «Галльские войны» Цезаря. Моя матушка была приятно удивлена, узнав, как он продвинулся в изучении французского.
Розали не забыла, какой ничтожной она ощутила себя в присутствии надменной и враждебной герцогини. Сознание, что мать человека, которого она любит, сочла ее безнравственной, всегда будет для нее источником боли и сожаления. Минула всего неделя после ее объяснения с Джервасом в темной классной комнате, но с тех пор случилось столько событий, что ей казалось, прошел год.
Она чувствовала, что герцог хочет отвлечь ее от неприятных мыслей. Он принялся расспрашивать ее о впечатлениях от соперничающих оперных примадонн. Розали предпочитала пухлую Бертинотти, недавно вышедшую замуж за скрипача из оркестра, красавице Анджелике Каталани с ее жадным мужем, требующим огромные гонорары за редкие выступления певицы. Когда девушка начала описывать весьма темпераментных супругов Ковини, Джервас невольно рассмеялся.
– Они постоянно ссорятся и очень быстро говорят по-итальянски во время репетиций новой оперы. Синьор Пиккитта написал хорошую музыку к «Трем султанам», и Каталани поет в ней ангельским голосом. Надеюсь, что премьера пройдет с успехом, а вот в следующем месяце в театр устремятся целые толпы. Она будет петь Семирамиду. Это одна из ее коронных арий.
Стук в дверь прервал рассказ Розали. Они услышали торопливые шаги Пег в прихожей.
Девушка встала, ее глаза встретились со взглядом Джерваса, затем она посмотрелась в зеркало над камином, желая убедиться, что ее прическа не растрепалась.
Повернувшись, она заметила, что Джервас улыбнулся.
– Что вас так позабавило?
– Когда вы пригладили волосы и поправили кружева на воротнике, то выглядели как настоящая француженка.
– Может статься, что я француженка в гораздо большей мере, чем прежде думала, – сказала она, стараясь придать своим интонациям беспечность, а не подавленность.
В комнату вошел Этьен Лемерсье. Розали решила, что ему лет пятьдесят пять – шестьдесят, однако из-за напудренного парика и глубоких морщин у глаз и около рта он казался старше. Его манеры были непринужденнее, чем прошлым вечером, и он держался, как свойственно европейцам, с подчеркнутой элегантностью.
Розали как можно более уверенно представила его Джервасу.
– Вы были в опере прошлым вечером, месье le Due? – спросил он. – Тогда я не отрывая глаз от моей belle fille [46] , но все же заметил вас.
46
Прекрасная дочь (фр.).