Опасные заложники
Шрифт:
— Академия Наук находится в Бразилии, а мы в дебрях сельвы. Как же тогда нам быть в сложившейся ситуации? — продолжал допытываться Джек Корван.
— По-видимому, пленив душу лжешамана, нам придется все время ее держать в капсуле, пока не доставим ее к месту заточения. Что я еще могу тебе сказать? — обезоруживающе улыбнувшись, ответил Кажакин, а потом заметил: — Что я еще могу предложить? Ничего! Вы и сами все отлично понимаете, что мы являемся первопроходцами, а им как всегда достаются все шишки. Я думаю, вы не жалеете, что попали в такую ситуацию?
Па
— Иван Филиппович, вы бы похвастались амулетом, что подарил вам Одинокий Охотник, — попросила его Франсуаза.
Кажакин, сняв с шеи кожаный мешочек, достал из него алмаз и пустил его по рукам для всеобщего обозрения,
Карл Энгельгардт, исследовав алмаз, с уверенностью заявил:
— В нем будет но менее тысячи карат. Вы у нас, Иван Филиппович, стали в одночасье одним из богатейших людей земли.
— Не думал, не гадал, — согласился с ним Кажакин. — Не прими я его подарок, нанес бы ему тяжкое оскорбление, кроме того, ему пришлось бы возвратить мне так поправившийся кинжал.
Потом Кажакин попросил Фредерика Буне сходить к радисту и связаться с радиостанцией, постоянно работающей на них, чтобы дежурившая там оперативная группа сегодня была в боевой готовности, чтобы она проконтролировала готовность специалистов Академии Наук к запуску мощных генераторов и подготовке саркофага к эксплуатации.
Вертолетчикам Кажакин приказал подготовить вертолет к полету, а майору Наумову, — чтобы его команда была готова сопровождать их. Короче, все необходимые распоряжения перед предстоящим полетом им были сделаны. Ученые так были заняты обсуждением полученной от Кажакина информации, что не обращали на него внимание, не слушали тех распоряжений, которые он давал разным лицам. Так, они не заметили, когда Кажакин и Крессе покинули их, а может быть, сделали вид, что не обратили внимания на данный факт. Они такие умные, что нам трудно проникнуть в их мысли, а потому не будем стараться установить истину. Ученые давно прочитали мысли Франсуазы, поняли, какие у нее сложились личные отношения с Кажакиным, и нисколько не осуждали ее, Уважая ее как коллегу, они более достойного жениха для нее не видели во всем мире, так как широтой своей души, правдивостью и эрудицией Кажакин тоже полюбился им.
Возле палатки, в которой находились ученые, где-то в десяти метрах от нее, начиналась сельва. Поэтому когда Крессе и Кажакин отдалились на пятнадцать метров, то практически могли считать себя в уединении. Углубляясь в сельву, Франсуаза сообщила:
— Я так соскучилась по твоему голосу, что давай будем общаться как все люди, поговорим по душам.
— Если ты так хочешь, то я не возражаю, — охотно согласился он, переходя на французский.
Прижавшись доверчиво к нему, Франсуаза откровенно призналась:
— Я, Ваня, соскучилась не только по твоему голосу, но по всему тому, из чего ты создан и что исходит от тебя.
— Я тоже соскучился по твоему голосу и по тебе, а поэтому не прочь был бы послушать какую-нибудь песню в твоем исполнении, — расслабленно произнес он, отдыхая от всего пережитого и хлопот.
— Нет, Ваня, уже чего-чего, а петь я не намерена, — с хитринкой в голосе возразила она.
— Почему? — удивился он.
Одарив его долгим поцелуем, от которого сама едва не задохнулась, она сообщила:
— Вот почему!
— Так я об этой песне и говорил, — улыбнулся Кажакин, обнимая ее за плечи.
— Какой ты большой и сильный, мне с тобой никогда не будет ни скучно, ни страшно, — а потом, после паузы, внезапно спросила: — Ты там обо мне скучал?
— Еще спрашиваешь, конечно скучал, но там со мной произошел такой случай, о котором неприятно говорить…
— Какой? — настораживаясь, спросила она.
Кажакин мог скрыть от Франсуазы совершенную с
ним "проделку" Гордой Лани, но он любил Франсуазу, поэтому иначе поступить не мог.
Франсуаза, выслушав объяснение Ивана, после долгого молчания выдавила из себя:
— Ты сам понимаешь, что эта новость обрадовать меня никак не может… Я благодарна тебе за откровенность, за то, что ты от меня ничего не утаил. Ты мог стать жертвой и более дикого индейского обычая. Когда я увижу эту Гордую Лань, то скажу ей, что она не Гордая Лань, а Подлая Девка и пускай это имя носит до конца дней своих.
Кажакин с таким категорическим выводом Франсуазы не был согласен, но своих доводов, оправдывающих Гордую Лань, пока не стал приводить, так как Франсуаза могла их неверно истолковать. Он решил вернуться к этому разговору в более подходящее время,
— Эта Подлая Девка чертовски испортила мне настроение. Из-за нее многие приготовленные для тебя чувства и слова как-то забуксовали во мне. Ты уж извини меня, дуру, и мои “предрассудки", пойдем назад к своим. Кажется, и так наговорились вдоволь.
Они оба, как провинившиеся ученики, с опущенными головами побрели к своей палатке.
Чтобы было меньше шума, который мог напугать индейцев, на выхлопные трубы вертолета были надеты глушители. Поэтому они смогли приблизиться к индейскому лагерю почти на расстояние в километр, после чего Кажакин приказал пилоту опускаться на подходящую площадку. Спецназовцы раскинули палатку по шесть человек. Выстроив перед собой охрану, Кажакин обратился к ней:
— Как вы, возможно, догадываетесь, мы с вашей помощью занимаемся очень важным не только для своих стран, но и для всех жителей планеты, делом. Поэтому с вашей стороны не должно быть никакой самодеятельности и инициативы. Вы должны делать только то, что вам будет приказано и не выходить за рамки дозволенного. Никому из вас ни в коем случае и ни по какому поводу нельзя заходить в нашу палатку, не допускать туда никаких других живых существ, — зверей, рептилий и им подобных тварей. Если к девяти часам завтрашнего дня никто из нас не выйдет из палатки, то вы должны будете действовать по инструкции, — он передал майору Наумову запечатанный конверт. — Сам понимаешь, что до этого часа конверт не должен быть тобой вскрыт.