Опасный беглец. Пламя гнева
Шрифт:
Горячий ветер был страшнее солнца. Он дул уже вторую неделю, мунчин — сухой ветер из глубин материка. Ветер нес с собою раскаленный воздух и пыль азиатских степей.
Мунчин гнал песок в глаза идущим, перекатывал по сожженной земле свившиеся в клубок обрывки сухой травы и листьев.
— Свангли, свангли, оборотни! — кричали носильщики, показывая на эти клубки. Клубки со свистом катились по земле прямо на людей, обжигая им ноги. Носильщики думали, что это маленькие оборотни, свангли, которые нарочно мешают им идти.
Иногда навстречу летел, кружась
— Пучхильнай!… — отплевывались индусы. — Злой дух!…
Индусы верили, что в этом столбе пыли живет душа большого оборотня, злого и сильного «пучхильная», дьявола, у которого маленькие свангли служат только посланцами.
На привалах было не легче. Полотняные стены палаток, двойные, со слоем воздуха в полфута и больше между ними, всё же плохо защищали от солнца. Сухая горячая волна азиатского ветра проникала сквозь полотно.
Слуги накидывали на палатку Дженни толстый травяной ковер и непрерывно поливали его из мехов водою.
Сам, пес мистера Макфернея, на привалах просился в палатку. Он лежал на циновке, часто-часто дышал, высунув язык, и глядел на Дженни умоляющими глазами.
Макферней тоже шел с поездом. Шотландцу было по пути с Бедфордом, он собрался в Раджпутану.
Завернув назад поля своей белой войлочной шляпы, постукивая большой, затейливо изрезанной палкой, в сандалиях на босу ногу, он легко шагал вслед за поездом, не отставая от быстроногих индусов.
Капитан Бедфорд терпел его присутствие: здесь, в глубине страны, каждый европеец был дорог.
Большой табор крестьян, торговцев, разносчиков и просто бездомных мальчишек путешествовал вместе с войском, пестрой, беспокойной, вечно шумящей толпой. Целый город из шатров и повозок вырастал вокруг поезда на привалах. Крестьяне передвигались вслед за Бедфордом, вместе с семьями, телегами, козами и детьми. Без них нельзя было бы достать в походе ни воду, ни припасы. Крестьяне приносили воду, пекли хлебы, за две-три медных монеты нанимались в носильщики, несли одеяла британских солдат, их тяжелые подсумки, — это разрешал обычай.
Среди пестрой толпы Макферней приметил одного молодого индуса, водоноса с полосатым мехом.
«Я видел этого человека в джелхане! — вспомнил Макферней. — Но тогда он сидел на земле, за оградой, с черными полосами парии на лбу. А сейчас стал водоносом».
«Так ли легко индусы меняют свою касту? — думал Макферней. — Может быть, он другой веры?»
Более ста богов в индийском Пантеоне. Кроме главной троицы (Шива, Брама, Вишну), есть старый бог Индра, есть мрачный подземный бог Яма, индийский Плутон. Есть супруга грозного Шивы — Темная Кали тысячерукая, она же Дурги, индийская Юнона. Есть бог на лебеде, на лотосе и бог на летучей мыши. Есть бог-Обезьяна, бог-Змей и бог-Орел. Есть тысяча сект и свободных учений: джайны, «странствующие нищие», вольные монахи, «одетые воздухом», и философы созерцания — йоги, «одетые пеплом».
— Какой ты веры? — как-то раз спросил Макферней водоноса.
— Кто видел седьмое лицо бога Шивы? — уклончиво ответил индус. — Кому открыт тайный смысл Вед?… Правая рука богини Дурги не знает, что делает левая, а у богини тысяча правых рук и тысяча левых…
Худой, невысокий, с россыпью рябин на впалых щеках, водонос постоянно вертелся вблизи офицерских палаток.
Скоро поезд капитана Бедфорда повернул на северо-запад. Начали попадаться свежие пожарища, стаи бродячих собак выли вокруг остатков сожженных деревень.
По бокам дороги Дженни видела столбы с перекладинами и какие-то странные мешки, подвешенные к ним.
Индусы со страхом глядели на эти мешки и отворачивали лица.
— Нэйл-саиб! — шептались индусы.
Один раз Дженни, внимательно разглядев узкий черный предмет, висевший на перекладине, с ужасом поняла, что это — почерневший, высохший труп повешенного.
Генерал Нэйл прошел с карательной экспедицией по всему среднему Гангу, — бригадный генерал Нэйл, которого сами англичане называли «ужасным Нэйлом».
Нэйл задушил восстание в Бенаресе. Он уставил виселицами весь правый берег реки и много миль вдоль мощеной дороги.
Путь генерала обозначали остатки сожженных домов, опустевшие деревни и эти наспех поставленные столбы с перекладинами, на которых кой-где еще качались по ветру кривые, изуродованные трупы.
Чем дальше они шли, тем пустыннее становилась дорога, безлюднее деревни, зато леса кишели людьми. Ночью они видели огни больших привалов за холмами.
Повстанцы были близко.
Ночью шли с факелами. Местность повышалась, они пересекли гряду высоких оголенных холмов. По ночам становилось холодно; от резкого ночного ветра носильщики заворачивались с головой в свои черные шерстяные одеяла. Дженни пугалась иногда, выглянув ночью: словно черные слепые призраки, закутанные с головой, брели по дороге.
Скоро небо озарилось отсветами близких пожаров: невдалеке горели селения. По ночам слышалась стрельба.
— Теперь уже скоро! — желчно радовался Блэнт. — Скоро будем под Дели! И тогда заговорит моя «Черная лягушка».
Так лейтенант называл самую большую мортиру своей батареи. Мортира и впрямь походила на лягушку, осевшую на задние лапы: короткоствольная, на высоких колесах, пушка поднимала к небу, как разинутую лягушечью пасть, свое широкое черное жерло.
До Аллигура оставалось не больше двух-трех переходов.
«Еще день, два, и я увижу отца!» — думала Дженни.
Впереди им предстояла переправа через небольшую мелководную речку. Капитан разглядывал карту: местность ровна, река проходима вброд, никаких препятствий на пути не отмечено. Большое индийское селение? Посланные вперед разведчики не нашли в нем ни одного человека.