Опасный лаборант
Шрифт:
К вящему облегчению Дениса, старшие товарищи не проявили активного интереса к его вылазке. Они сами только что вернулись. В четырёхместном номере дальняя комната Муромцева была полностью заставлена экспедиционным багажом. Пустая кровать и узкий проход к ней – вот и всё пространство, выделенное для нужд лаборанта. В комнате научных сотрудников работал телевизор. Игнорируя его, Смольский за столом что-то писал. Невзирая на жару, он был при галстуке. Тяга к официозу у ведущего научного сотрудника лаборатории фармакологии доходила порой до снобизма. Всю дорогу он прожил в купе, снимая деловой костюм только на ночь. Белкин и Казаков подтрунивали над ним, однако Смольский вёл себя надменно, держал дистанцию. С Денисом он практически не разговаривал, лишь изредка снисходил до колких замечаний. Невысокий,
Денис поздоровался, но Смольский только кивнул и вернулся к прерванному занятию. Лаборант даже порадовался. С таким соседом было проще.
Щёлкнул замок ванной комнаты, вышел Казаков в одних джинсах, влажный после душа. Крупный, весёлый, выше Муромцева, старший научный сотрудник лаборатории экологии бентоса был опытным водолазом и являлся вторым по значимости в отряде после Рощиной.
– Здравствуйте, Виктор Николаевич, – приветствовал его Муромцев, стараясь не показывать волнения.
– Денис! Как город, насмотрелись на красоты?
– Ничего так, – при воспоминании о трущобах всё внутри переворачивалось. – Вы тоже смотрели?
– Белкина навещал. Я тут Михаил Анатольевичу рассказывал, – Казаков энергично протёр короткую курчавую шевелюру гостиничным полотенцем.
– Как он? – с живостью спросил Муромцев.
– Плохо. Ещё от наркоза не отошёл. Стали операцию делать, а он взял и умер на столе. Еле откачали. Плохо экспедиция началась.
– Это случайность, – возразил Смольский.
«Знал бы ты», – мысленно съязвил Денис.
– Случайность есть непознанная закономерность, – авторитетно заявил Казаков. – Вот сейчас расскажу. Три года назад в Баренцевом море дело было. Мы обскребали драгой возвышенность Персея на предмет тамошнего ксенобентоса. И случилось так, что у нас оборвался трос. Делать нечего, надели на меня трёхболтовку, и я полез спасать наш драгоценный ИС-1. Погрузился на сорок пять метров. Темно, вода мутная, не вижу ни черта. Пока добрался до короба, минут пятнадцать прошло, и тут отрубается компрессор. По рации сообщают, что сломался шток насоса. Трандец, приплыли. Страшно, я вам доложу. Под тяжким-то гнётом водяной толщи, без подачи воздуха. Да ещё клапан подтравливает, как потом выясняется, в процессе застревания. Начинает обжимать. Глаза лезут из орбит. Задыхаюсь, но держу себя в руках, не паникую, чтобы лишний кислород не расходовать. Ребята начинают качать ручной помпой, меня спешным порядком выдёргивают наверх. Без выдержки, на неё всем плевать, разоблачают и – в барокамеру. Ничего, полежал пять часов, обошлось.
– Это вы недолго на грунте проработали, – припомнил режимы декомпрессии Муромцев.
– Да, повезло, Денис. Драгу злополучную мы бросили. Водолазов в отряде больше не было, а меня под воду Швецов не пустил. Хватит, говорит, рисковать здоровьем из-за железа, пока там не остался.
– Не остались же, – с наигранным оптимизмом констатировал Муромцев, который изрядно нервничал.
Он не ждал стука в дверь с требованием «Откройте, полиция!», хотя опасение лежало на дне души как стелька в ботинке, но проявить нервозность и вызвать расспросы, от которых не сможет уйти и обязательно проговорится, боялся. Непонятно, какие последствия вызовет его рассказ о драке с местными, в которой он пырнул человека ножом. Окровавленная наваха по-прежнему лежала в переднем кармане джинсов. Муромцев не смог заставить себя её выкинуть, просто запихал поглубже, чтобы не отблескивал красивый латунный хвост. Джинсы сидели свободно, нож практически не выпирал. Натёкшая с него кровь пропитала чёрную ткань, но была почти незаметна. На всякий случай Денис залихватски запустил большие пальцы в карманы, а кистями прикрыл подозрительные места. Он старался держаться раскованно, тем более что деваться из комнаты было некуда.
– Но шансы застрять у вас имелись, – заметил Смольский.
– Да нет, остаться на дне шансов у меня не было, ребята бы вытащили, – Казаков задумался, глаза
В номере повисло тягостное молчание. Муромцев сглотнул.
– Пришельцы спусковой конец обрезали? – спросил он.
– Вряд ли, – ответил Казаков. – Скорее всего, сами виноваты, недосмотрели, что конец перетёрся. Там нет амфибий и наутилусов, которые могли бы перегрызть. Да и расследование показало, что произошёл обрыв, а не механическое повреждение.
Смольский смотрел на него снизу-вверх, выпятил слегка грудь, вступая в настоящий мужской разговор. Сказал, вложив в голос побольше весомости:
– Я об этом слышал. Думал, что только нам не повезло. Я был в той проклятой комплексной экспедиции Академии Наук, только в отряде у Пащенко. Делали ему дисер по волнам ксеноинвазии в арктических водах, – он качнул головой и, как показалось Денису, злобно блеснул очками. – Отбирали в жёлобе Святой Анны донно-каменный материал и осадки скальной драгой. На проходке профиля на глубине шестисот метров у нас застряла СКД-3. Встала намертво, не вытянуть. Обводным тросом тоже не перевернуть, как будто прилипла к грунту или набрала чего-то такого… сверхтяжёлого. Гидролокатор показывает крупные камни на дне и нашу драгу среди них. Делать нечего, давай тягать, и тут пожар в машинном отделении. Все кинулись бороться за живучесть. Драгу, в конце концов, бросили, не смогли поднять. Господин Пащенко рвёт и мечет, потому что за драгу институту платить. И тут повариха отравилась из-за несчастной любви. Надя такая была, если помните, Виктор Николаевич. Этот случай даже комментировать не буду… На судне кошмар какой-то нереальный. Дуру самолётом санитарной авиации вывозили. Мы за пять часов взлётно-посадочную полосу на льду обустроили. Без всяких тракторов и бульдозеров, вручную. Вот такая череда чрезвычайных происшествий. И у каждой была своя, независимая от остальных, но вполне объяснимая причина.
– А с драгой, как вы считаете, Михаил Анатольевич, пришельцы? – спросил Денис, чтобы поговорить со Смольским.
– Порчу на неё навели, – усмехнулся Казаков.
– Драга неудачно вошла и застряла между грубыми обломками ледниковой породы. Без всяких пришельцев обошлись. Всё сами. Всё своими руками. Сами проблемы создаём и потом героически с ними боремся, неся потери в живой силе и технике, – с горькой иронией закончил Смольский. – Пащенко тогда подтвердил гипотезу, что в холодных водах проникновение пришельцев носит ступенчатый характер. Сначала закрепляются представители растительного мира, затем на развитой кормовой базе происходит скачкообразный рост популяции травоядных, которые служат пищевым ресурсом для хищников. Это в отличие от тёплых вод, где распространение ксенобиоты осуществляется по нарастающей, что свидетельствует о более высокой средней температуре их родной планеты. Его гипотеза подтверждается исследованием глаз амфибий, зрительный диапазон которых сдвинут в инфракрасную часть спектра. Защитил докторскую на нашем материале! А потом и в Академию выбрали, – закончил он с ощутимой досадой.
– Это ваша единственная экспедиция? – спросил Казаков, мимоходом опустив кабинетного работника ради поднятия собственного статуса в группе.
– Были ещё студенческие практики, – холодно ответил Смольский и добавил, не смог удержаться: – Для учёного моего типа этого достаточно.
– Почему вы от Пащенко ушли? – невинным тоном поинтересовался Казаков. – Аэродром так повлиял, что вы предпочли фармакологию тропических вод?
– Простите, но нюансы взаимоотношений с бывшим научным руководителем я обсуждать не буду, – Смольский указал глазами на лаборанта.