Опасный спутник
Шрифт:
— Все-таки пришла, Килда с'Рин, несмотря на все предупреждения, — сказала она. Ее голос остался высоким и легким, голосом ребенка, но она не была больше человеческим ребенком. — И зачем? Что собираешься сделать, Килда? Вырвать нас обратно в этот маленький, ничтожный мирок, в котором я была никем, ничем? Думаешь, я пойду — или Оомарк — теперь, когда он познал, что значит быть одним из фольков? Не просил ли он свободы? Мы вырвались из оков, которые ваша раса сделала для нас. Да, это тело было из вашего мира… — Она провела рукой от груди к бедру. — Но дух, обитающий в нем,
Она отошла от центра платформы и теперь стояла перед нами, глядя вниз, поигрывая длинными кончиками волос. И все-таки в ней что-то осталось от человека, которым она была, точно так же, как это то тут, то там проглядывало на поверхность в Оомарке, и я видела, что она наслаждается своей убежденностью, что полностью держит все под контролем.
— Мы свободны! — повторила она. — И ты не можешь снова отнять у нас свободу, Килда.
Бартаре была в центре нашего плана. И если нам и суждено было вернуться в наш мир, то через нее.
— Свободна ли ты, Бартаре? — я с осторожностью подбирала слова. — Кто же стоит за тобой — вон там? — я указала на плотную колонну клубящегося тумана, все еще занимающего центральное место на платформе.
Ее полуулыбка увяла, и она подошла ближе.
— Не смей называть меня Бартаре. Я не Бартаре. Я та, кем мне суждено было стать. Ты не можешь управлять мной, называя этим именем.
— А если ты не Бартаре, то кто же ты? — я заметила, что она ускользнула от моего вопроса о том, кто еще присутствует на платформе.
И тут она засмеялась.
— Нет, так не поймаешь меня, Килда. Ты не сможешь называть меня по имени. Я свободна от любых уз. Понимаешь, Килда — я свободна!
— Я в это не верю, — равнодушно и смело возразила я.
Она уставилась на меня, затем впервые оглянулась назад, в туман. Когда она снова обратила на меня внимание, то еще раз засмеялась, хотя и не так уверенно. Наверное, использование заметуса усилило мою интуицию, потому что мне удалось учуять ее беспокойство.
— Спроси у нее , — я указала на туман, — свободна ли ты.
Мне казалось, там должна быть эта Леди. И от моих слов в тумане стало что-то меняться. Он поплотнел и потемнел. Наконец он превратился в фигуру, выше, чем любая человеческая, и все же человекоподобную; в женщину — по моим догадкам — величественную, повергающую в трепет. Ее черные волосы волнами ниспадали до земли и, как у Бартаре, были откинуты назад, а голову обрамляла серебряная лента с белыми камнями. Еще больше белых камней и серебра широким ожерельем обрамляли зеленое платье, ниспадая узкой полоской по груди до пояса. Зеленый цвет ее наряда был тем оттенком зеленого, который так нравился Бартаре и в нашем мире; он реял вокруг нее, будто она была одета не в ткань, а в некую живую субстанцию, ласкающую ее тело. Как и у Бартаре, ее черные брови складывались в полоску над глазами, а черты лица составляли пугающую холодную красоту.
Я видела ее такой всего мгновение — достаточно долго, чтобы навсегда запечатлеть ее в памяти. Потом, как было и с Косгро,
И снова Косгро спас меня от ловушки иллюзии — если то была иллюзия. Он резко окликнул меня по имени. Я вздрогнула — и вырвалась из оков, которыми ее глаза сковали меня, и снова перевела взгляд на Бартаре.
— Спроси у нее, — сказала я. — Пусть она скажет, что ты свободна.
— Мне не нужно спрашивать. — Голос Бартаре стал весомее от гордости. — Я ее расы, ее духовная дочь! Я подменыш! Знаешь, что это значит, Килда? Когда-то люди вашего вида хорошо это знали. Я из тех, кого внедряют к людям, чтобы изучить их образ жизни и принести с собой в этот мир кое-что от них. Теперь она дала мне право показать истинную себя, себя как фолька — и тем самым доказать тебе, что я не из тех, с кем можно не считаться. Думаешь, я ребенок, Килда, и буду делать то то, то это, как ты говоришь? Я играла в эту игру, пока была вынуждена, чтобы получить возможность добраться до врат. Но ребенок в этом мире, ребенок из фольков, — не из тех, кому ты можешь отдавать приказания.
Потому что ты… потому что ты… — Она испытывала колебания, повторяясь. И снова оглянулась. Но я решительно отвела глаза и не смотрела в том направлении. Чтобы она ни собиралась сказать — она передумала. Вместо этого она махнула рукой.
— Смотри, вон — фольки и те, кто заодно с ними. Они идут посмотреть, как я докажу свое право стоять здесь — с этим!
Неожиданно у нее в руках появилась шпага с узким клинком — не могу сказать, откуда она ее взяла — шпага не из металла, а вырезанная из дерева, срубленного только что, так что оно было еще чисто белым. Используя ее как указку, она водила ей из стороны в сторону, обращая наше внимание на то, что мы уже были не одни возле платформы. Подошли другие и тихо наблюдали.
И действительно, странное это было сборище. Были такие как Оомарк, может, даже из той самой группы, что следила за нами. Были женщины, стройные, с густыми зелеными волосами, развевающимися вперед-назад на голове; их кожа отливала коричневым, а носили они легкую одежду из листьев. Были мужчины и женщины гуманоидного вида, еще более человекоподобные, и все были с черными волосами и носили зеленое. И были и другие, прекрасные и безобразные; то тут, то там проглядывало лицо или голова, такие абсурдные, что, казалось, они были из ночного кошмара. Они собирались вокруг с трех сторон платформы, но только мы трое стояли лицом к Бартаре.
— Ты осталась Между, Килда, как и это фыркающее чудовище, что пришаркало сюда по твоему приказу. А Оомарк… — Ее глаза обратились на брата, скрючившегося у моих ног. Одной рукой он держался за мои бриджи и опустил голову, не отрывая взгляда от земли.
— Да, Оомарк… Я перед ним в долгу, ибо он помог открыть врата, хотя сделал это, потому что я так велела, а не оттого, что хотел оказать мне помощь. Но сейчас он прилип к тебе, Килда…
Я опустила руку на кудряшки, теперь покрывающие голову мальчика.