Опции
Шрифт:
На меня накинули ветровку и посоветовали быстрее бежать в номер.
— Бегите вместе с Анькой, переоденетесь, а заодно погреетесь! — восторженно проорал кто-то.
Не помня себя я домчался до своего номера и быстро переоделся в сухое. Только тогда перестал дрожать и почувствовал, как обожжённая ледяной водой кожа начинает гореть. Аня опять постучалась ко мне в номер, поздравила меня, крепко поцеловала и сказала, что она мной гордится: я не посрамил честь всех экстремалов. Самое смешное, что я таковым никогда не был. Пришлось сегодня отвечать за свои слова.
У
Что было в сауне, я помню довольно смутно. От выпитой водки, смешанной с пивом, от пережитого стресса, от резких перепадов температур меня сильно развезло. В проблеске сознания я успел обратить внимание, что в сауне нет Алексеева. То ли он считал себя выше этих дурацких забав, то ли просто благоразумно решил не смущать подчинённых своим присутствием.
Очнулся я в предбаннике перед столом, на котором стояли банки с пивом, а на огромном блюде лежали вперемешку чипсы и солёная рыбёшка. Напротив меня устроилась Анька, к которой приставал скучный Валера Рощин. Привязывался, кстати, он тоже довольно уныло, и экстремалка даже задрёмывала в сидячем положении. Рядом со мной уютно устроились изрядно подвыпившая секретарша Даша и начальник креаторного отдела Толя Куликов. Главный креаторщик читал Даше стихи Омара Хайяма, дирижируя банкой пива. От возбуждения его причёска — длинный хвост — вздрагивала, а очки запотели.
Я давно заметил, что хвостоволосые псевдоинтеллектуалы вроде Куликова, которого все подчинённые называли просто Толик, а за глаза именовали на интернет-жаргоне — Толег, обожают к месту или не к месту цитировать известного персидского поэта. Увидев, что Толег держит руку на Дашиной талии, я, возмущённый, немедленно встрял в их тёплую беседу:
— Как ты считаешь, Толик, лирические эмоции, передаваемые рубаями, есть квинтэссенция душевного опыта поэта или результат художественного освоения бытия?
— Бытия… Рубаи… — сказал Толег и замолчал.
— Я же считаю, Толик, что рубаи — это всего-навсего взаимно-однозначное отображение материалистических процессов объективного мира в эмоционально-чувственный континуум субъекта. А что есть у нас взаимно-однозначное отображение?
— Отображение… — выдавил начальник отдела и сильно потёр виски пальцами.
— Правильно. Заметь, что не простое это отображение, а биекция. То есть каждому образу соответствует один и только один прообраз.
— Это да, — сказал Толег.
— Жаль, что в стихах я разбираюсь хуже, чем в морфизмах, — грустно прокомментировал я. — Все эти тропы, гекзаметры и анапесты для меня — тёмный лес.
Я подмигнул Даше. Она, знакомая с моим извечным псевдоучёным словоблудием, дружелюбно засмеялась. Взбодрённый этим, я залпом проглотил банку пива и понёс какую-то высокоинтеллектуальную
Вскоре Даша пересела ко мне, чем вызвала у меня величайшее злорадство в адрес Толега. Мы взялись с ней за руки и долго-долго говорили о полтергейстах, галактиках, машинах, лошадях и международной обстановке. Толег некоторое время пытался завладеть вниманием Даши, но потом, поняв бесплотность своих попыток, молча ретировался.
Вдруг в разгар милой беседы я вспомнил о важном деле.
— А где Таня Гребенщикова? И Сухов?
— Во даёт! — тоскливо засмеялся Рощин, как в трубу загудел. — С одной сидит, а про другую спрашивает. Приревновал, что ли?
— Чего ему ревновать, — заступилась за меня преданная Аня. — Он ведь меня только любит. А Сухов с Гребенщиковой вон на лавочке сидят. Возле главного корпуса. Их отсюда видно.
Она указала пальцем на окно. Я посмотрел на хорошо освещённую площадку перед главным корпусом и разглядел лавочку, а на лавочке — парочку. Коля и Таня сидели друг от друга на пионерском расстоянии. Даже отсюда заметно, какими жадными глазами глядит менеджер на девушку. Таня же не смотрела на него. Мне даже показалось, что она просто утомилась от убогих признаний Сухова, и это сильно радовало.
— А чего они в сауну не идут? — пьяно вскинулась Даша. — Позовите их кто-нибудь! Нефиг отделяться от коллектива!
— Просто Таньке похвастать нечем в сауне! — засмеялась Аня. — Она никогда не ходит. В купальник ведь вату не подложишь — сразу видно будет!
— Ты ведь не Аньку, а меня любишь! — прошептала мне на ухо Даша и погрозила пальцем. — Я ещё с первого дня заметила.
— Конечно, тебя! — подтвердил я тоже шёпотом, открыв новую банку пива. — Любовь с первого взгляда.
— Трубы пришёл менять! — вспомнила Даша моё первое появление в офисе и засмеялась. — Замеры, говорит, буду делать! Я тебе сейчас замерю!
— А, может, это просто перст судьбы, ведь я искал тебя всю жизнь! — сказал я пафосным сериальным голосом, и мы оба рассмеялись.
Мы напополам с ней выпили открытую банку, вышли на улицу покурить. Я был в одних плавках, а Даша в купальнике, и чтобы не замёрзнуть, мы крепко обнялись. Странное, наверное, зрелище: на фоне золотой осени полуголая пара в мокрых купальных костюмах стоит, крепко обнявшись, и курит, пуская дым друг другу в лицо. Мы докурили и продолжили прямо на улице нашу беседу, продолжая держать друг друга в объятьях. Я плохо помню, о чём мы говорили. Кажется, я говорил о соблазнении и приводил в пример себя. Мол, совращу я тебя сейчас, Дашка. А нетрезвая секретарша очень этому удивлялась и уверяла меня, что это ни мне, ни ей не нужно.