Опечатанная комната
Шрифт:
Вот текст прочитанного мною письма:
«Моя бесконечно дорогая жена!
С тех пор как сэр Уильям поведал мне, как сильно ты больна и как опасно для твоего сердца любое потрясение, я никогда не обсуждал с тобой мои коммерческие дела. Но настало время, когда я не могу больше, невзирая на риск, воздерживаться от горькой правды. Дела мои сильно расстроились, и это обстоятельство вынуждает меня расстаться с тобой на короткое время, но я поступаю так в полной уверенности, что очень скоро мы увидимся вновь. Ты можешь твердо на это рассчитывать. Разлука наша пролетит быстро и незаметно, моя любимая, поэтому не позволяй ей отражаться на твоем настроении, а пуще того — на твоем здоровье, ибо о нем я беспокоюсь более всего
А теперь у меня есть одна просьба, и я заклинаю тебя всем, что связывает нас вместе, исполнить ее в точности, как я прошу. В темной комнате, расположенной в конце коридора, выходящего в сад, той самой, что я использовал для занятий фотографией, имеются кое-какие вещи, которые я не хочу, чтобы кто-нибудь видел. Чтобы избавить тебя от мучительных раздумий, дорогая, позволь уверить раз и навсегда, что в ней не содержится ничего такого, чего я мог бы стыдиться. Тем не менее, я не желаю, чтобы ты или Феликс входили в эту комнату. Она заперта на ключ, и я призываю вас сразу по получении этого послания поставить печать на замочную скважину и больше ничего не трогать. Не продавайте дом и не сдавайте внаем, так как в обоих случаях мой секрет будет обнаружен. Пока ты или Феликс остаетесь в доме, я буду знать, что мои пожелания выполняются. Как только Феликсу исполнится двадцать один год, он получит право войти в комнату, но ни днем ранее.
А сейчас я прощаюсь с тобой, моя бесценная супруга. Во время нашей краткой разлуки ты можешь пользоваться услугами и советами мистера Персивела по поводу любой возникшей проблемы. Я ему полностью доверяю. Мне ужасно тяжело покидать Феликса и тебя даже на короткое время, но выбора, к сожалению, у меня нет.
Твой вечно любящий супруг,
Станислав Стэннифорд.
4 июня 1887.»
— Разумеется, все эти предметы касаются исключительно нашего семейства и носят частный характер, — извиняющимся тоном заговорил мой собеседник, — поэтому мне хотелось бы, чтобы вы рассматривали их с чисто профессиональной точки зрения. Я столько лет мечтал поговорить об этом.
— Польщен вашим доверием, и должен отметить, что чрезвычайно заинтересован изложенными фактами, — ответил я.
— Мой отец отличался почти маниакальным пристрастием к правдивости и в этом отношении всегда был скрупулезен до педантичности. Если он написал, что надеется в ближайшем будущем снова встретиться с матерью, а в темной комнате не имеется ничего постыдного, вы можете смело принять его слова на веру.
— Что же тогда там может быть? — не сдержался я.
— Мы с матерью и представить не могли. Все пожелания отца были выполнены точь-в-точь, как он просил. Мы опечатали дверь, и с тех пор она так и стоит. Мать прожила еще пять лет после исчезновения отца, несмотря на уверения врачей, что долго она не протянет. У нее было очень больное сердце. В течение первых нескольких месяцев она получила от отца два письма. На обоих стоял парижский штемпель, но не было обратного адреса. Оба были короткими и сходными по содержанию: скоро мы встретимся вновь и ни о чем не волнуйся. Потом наступило долгое молчание, тянувшееся до самой ее смерти, а затем я получил письмо от отца, носившее столь личный характер, что вам я его показать не могу. В нем он умолял меня никогда не думать о нем плохо, давал множество полезных советов и сообщал, что запечатанная комната больше не имеет такого значения, как при жизни матери. Вместе с тем, он писал, что ее открытие по-прежнему может болезненно отразиться на других людях, поэтому, по его мнению, это действие следует отложить до достижения мной совершеннолетия, когда время сгладит и залечит былые раны. А до тех пор он поручил заботу о комнате мне, своему сыну. Теперь вы понимаете, почему я, будучи бедняком, не могу ни сдать, ни продать этот огромный дом?
— Вы могли бы заложить его.
— Это уже сделал мой отец.
— Весьма своеобразное состояние дел.
— Мать и я были принуждены постепенно распродать мебель и рассчитать слуг, и сегодня, как видите, я должен один ютиться в крохотной комнатушке. Но мне осталось всего два месяца.
— Что вы имеете в виду?
— Очень просто, через два месяца я достигну совершеннолетия. Первым делом я открою эту дверь, вторым избавлюсь от дома.
— Вы не задумывались, почему ваш отец не вернулся, когда положение со вложенными средствами выправилось?
— Полагаю, он уже был мертв.
— Вы сказали, что он бежал за границу, будучи официально чист перед законом?
— Верно.
— Почему же он не взял с собой вашу мать?
— Не знаю.
— Для чего ему было скрывать свой адрес?
— Понятия не имею.
— Почему, наконец, он позволил любимой жене умереть и быть похороненной без него? Почему он так и не вернулся?
— И этого я тоже не знаю.
— Мой дорогой сэр, — начал я, — позвольте говорить с вами с профессиональной откровенностью юриста. Должен сказать, что мне представляется совершенно неоспоримым следующее: отец ваш имел очень веские причины скрываться за границей, и если против него никаких доказательств найдено не было, он, вероятно, считал, что в будущем таковые могут обнаружиться, почему и не решался отдаться в руки правосудия. Мне этот вывод кажется очевидным, иначе как объяснить все имеющиеся в нашем распоряжении факты?
Мои логические рассуждения не очень понравились собеседнику.
— Вы не имели удовольствия знать моего отца, мистер Олдер, — сказал он ледяным тоном. — Хотя я был еще мальчишкой, когда он покинул нас, для меня отец навсегда остался идеалом человека и джентльмена. Единственными его недостатками были обостренная чувствительность и бескорыстие. Одна только мысль, что кто-то по его вине потерял деньги, заставляла кровоточить его сердце. Честь свою отец ставил превыше всего, и любая теория, которая этого не учитывает, является ошибочной.
Мне понравилось, с каким жаром молодой человек защищает память отца, но факты все же говорили о другом, да и трудно было ожидать от него непредвзятого отношения в сложившихся обстоятельствах.
— Я для вас человек посторонний и только высказал свое мнение, — сказал я. — А теперь я вынужден вас покинуть. Мне довольно далеко добираться домой, а время позднее. История ваша заинтересовала меня в высшей степени, и я буду рад, если вы позволите узнать продолжение.
— Оставьте мне вашу карточку, — сказал он.
Я так и сделал, пожелал ему доброй ночи и удалился. Больше я ничего не слышал об этом деле и начал уже подозревать, что оно так и останется мимолетным эпизодом в моей жизни, подобно многим другим уйдя из поля зрения в небытие и оставив по себе лишь смутное ощущение надежды или разочарования. Но в один прекрасный день в мою контору на Эбчерч-лэйн принесли визитную карточку с именем мистера Дж. Г. Персивела, а вслед за карточкой клерк пригласил в кабинет и ее владельца — невысокого, худощавого мужчину лет пятидесяти с удивительно ясными глазами.
— Я полагаю, сэр, — начал он, — мое имя уже упоминалось в вашем присутствии моим юным другом Феликсом Стэннифордом?
— Да, конечно, я помню его, — поспешно ответил я.
— Насколько я могу судить, он сообщил вам определенные факты, касающиеся исчезновения моего прежнего хозяина, мистера Станислава Стэннифорда, а также, существования некой запечатанной комнаты в его нынешней резиденции.
— Совершенно верно.
— Вы, кажется, выразили интерес к данному предмету?
— Да, меня это чрезвычайно заинтересовало.
— Вы осведомлены о том, что, согласно воле мистера Стэннифорда, мы имеем право открыть дверь в двадцать первый день рождения его сына?
— Я припоминаю.
— Сегодня этот день настал.
— Вы уже открыли комнату? — спросил я с живостью.
— Еще нет, сэр, — серьезным тоном ответил мистер Персизел. — У меня есть основания считать необходимым присутствие свидетелей в момент открытия. Вы — юрист и уже знакомы с основными фактами. Согласны ли вы присоединиться к нам?
— Безусловно!