Опер с особым чутьем
Шрифт:
Дыхание перехватило. Катя лежала на полу рядом с кроватью. Голова был вывернута, подбородок прижат к груди. Одна нога была отброшена, согнута в колене, кулачки сжаты. Крови не видно, но он все понял, покачнулся, в глазах потемнело. Бросился к девушке, упал на колени. Он ощупывал ее, что-то бормотал, прикладывал ухо к груди. Сердцебиение не прослушивалось, пульса тоже не было. Катя Усольцева была мертва – мысль вздорная, что не сразу закрепилась в сознании. Глаза ее были приоткрыты, в них еще блестели слезы. Девушка плакала перед смертью, влага не высохла на щеках. На шее выделялась полоса, Катю задушили – возможно, металлической струной, причем сжали
Все происходящее было нереально. За что? Стоило пережить войну? Он терял разум, не мог смириться, продолжал трясти мертвое тело, целовал в сырые губы, глаза, полные слез. Осторожно поднял, переложил девушку на кровать, чтобы ей было удобнее. То, что нельзя трогать труп, в голову не пришло, милицейское прошлое давно кануло в небытие…
В какой-то момент рассудок вернулся, он шагнул за порог и побрел прочь из дома. Мысль о том, что можно скрыться, даже не посетила. Горин вышел через заднюю калитку, побежал направо, за угол. Тут были какие-то люди, стояли полуторки. Проходная завода была открыта, вахтер курил на крыльце. Слабая жизнь на этом предприятии все же теплилась.
– Звоните в милицию, Тургенева, шестнадцать, убийство… – прохрипел Павел. Вахтер сделал круглые глаза, схватился за воображаемую кобуру (видимо, бывший военный), что-то прокричал ему вслед. Павел вернулся в дом. «Галлюцинация» не пропала. Он еще не смирился, на что-то рассчитывал, всматривался в застывшие черты лица, тщетно искал пульс. Но все было кончено. Он сел на стул рядом с телом и оцепенел.
Через некоторое время подъехала милиция. У калитки остановились две машины, высадились люди в форме и без. О наличии второго входа пока не знали, постучали в дверь, потом бесхитростно ее выбили.
– Дурак ты, Пахомыч, – проворчал сотрудник. – Тут вторая дверь есть, и она открыта.
В спальню вошли двое с обнаженными пистолетами – капитан милиции Куренной и оперуполномоченная Кира Латышева. Павел не шевелился, только неохотно повернул голову. Пустота заглатывала.
– Вот черт… – процедил сквозь зубы Куренной. – Ведь чувствовал, когда дежурный сообщил название улицы… Давно не виделись, Павел Андреевич… – Он осекся, мрачно уставился на бездыханное тело Кати.
– Он снова над телом, – вздохнула Кира. – Это становится доброй традицией. – Она тоже замолчала, исподлобья рассматривала участников драмы – живого и мертвую. И кажется, начала догадываться, кто эта женщина.
– Что случилось, Горин? – спросил Куренной. – Это ты ее?
Павел покачал головой.
– А может, подумаешь? – предложила Кира. – Не стала тебя дожидаться, нашла другого, о чем и сообщила на свою беду. Ты впал в бешенство и задушил несчастную девушку. Потом опомнился, раскаялся, даже милицию вызвал, но… время вспять не повернуть, как говорится. Облегчи же нам задачу, Горин. Самому же легче станет.
– Я не убиваю людей гитарной струной… – прошептал Павел.
– А чем ты их убиваешь? – оживилась Кира.
– С чего решил, что это гитарная струна, если непричастен к преступлению? – насторожился Куренной.
– Да нет, все правильно, – над телом склонился невысокий пожилой мужчина – медик-криминалист, – струна и есть. Семи пядей во лбу не надо. Зэки раньше делали такие удавки – длиной сантиметров семьдесят, на концах деревянные ручки для удобства пользования. Работает безотказно. Жертву можно оглушить, чтобы не сопротивлялась, накинуть струну на шею и затянуть… Девушку, кстати, оглушили – наблюдаю небольшое фиолетовое пятно
– Трогал… Она на полу лежала…
– А вот это напрасно. – Медэксперт покачал головой. – Говорят, вы бывший милиционер, должны знать, что на месте преступления нельзя ничего трогать, передвигать или переставлять.
– Виноват, доктор, думал она еще жива… Больше ничего не трогал…
Пошатываясь, он вышел из комнаты, прислонился к косяку. Куренной выразительно кивнул одному из оперов: проследи, чтобы не сбежал. Допускают, что он убийца? Впрочем, всякое бывает в жизни, такое тоже бывает. Милиция работала в доме. Павел сомнамбулой бродил по горнице, посидел на кухне. Отрешенный взгляд блуждал по предметам интерьера. Все здесь было чужое, после смерти родителей Катя обстановку не меняла. Глиняные горшки на печи, салфетки, занавески. Кухонные тумбы стояли друг на друге, за печкой – горка березовых поленьев. Горин снова шатался зыбью, равнодушно смотрел, как рыжеволосый молодой оперативник обшаривает шкаф с одеждой, извлекает какие-то тряпки, ухмыляется. Все происходило как в тумане. Люди задавали вопросы – он отвечал. Очевидно, ответы не устраивали, рыжий оперативник по фамилии Золотницкий сообщил, что органам придется его задержать до выяснений обстоятельств. Горин возражал – впоследствии болела рука в суставе. Смутно помнилось, как посадили в машину, подперли с двух сторон работниками.
– Вестник смерти ты наш, – бросил Куренной, неприязненно всматриваясь в его смертельно бледное лицо.
Камера была другая – и клопы уже другие. Но так же ползали по телу, воняли, когда он их давил. Мертвое лицо Кати стояло перед глазами. Грудь сдавило – не продохнуть, такое ощущение, будто наехал бульдозер. Несколько часов он находился в опасном для жизни состоянии – терял сознание от головной боли, с трудом дышал. Потом стало легче, взрывы головной боли поутихли, начался какой-то тягостный штиль. Все стало монотонно серым, неинтересным. Когда за Павлом пришли, он лежал на нарах и смотрел в потолок. Поднялся, вышел из камеры, заложив руки за спину.
На столе перед Куренным лежала горка знакомых вещей: паспорт, курево с зажигалкой, ключ от квартиры, ремень, именные командирские часы. Он получил их в 44-м от командира полка «за проявленные мужество и героизм при освобождении братской польской земли» (по факту со своими разведчиками двое суток сдерживал вражескую пехоту, пока часть отходила в тыл после неудачного наступления). Присутствующие лица были знакомые: Кира, Куренной, рыжий лейтенант Золотницкий – парень рослый, простоватый, но смекалистый, по крайней мере четко выполняющий поставленные задачи. Последний не задержался.
– Хорошо, Николай, спасибо за сведения, – сухо сказал Куренной, и Золотницкий вышел из комнаты, смерив задержанного любопытным взглядом.
– Падай, – махнул рукой Куренной. – Уже знаешь куда, скоро завсегдатаем станешь. – Он проследил взглядом, как молчаливый арестант гнездится на неудобном стуле, затем уткнулся в бумаги, составленные оперативниками.
– Самому не смешно? – Он бросил рапорт на стол, устремил на визави пронзительный взгляд. – Почему, где ты, там смерть?
– Разбирайтесь, – пожал плечами Павел. – Можете привлечь за убийство Екатерины Усольцевой – дабы не отвлекаться от основной работы. Быстро закрыли дело, и вперед – к сияющим вершинам раскрываемости. Только подписывать ничего не буду, не просите.