Операция “Антиирод”
Шрифт:
А муж, получивший еще, как минимум, получасовой отдых, вновь погрузился в свои мысли. Откуда же взялся этот необыкновенный феномен? И когда? Толком и не определить. Ведь обоняние начало исчезать года полтора назад, вместе с ростом вредного полипа... Юрий Адольфович еще раз просмотрел свой сегодняшний день, пытаясь разобраться в мешанине запахов. Теперь получается, что и в лифте ничем не пахло, и вахтерша, конечно же, не курила... Так же просто объясняется и вчерашний конфуз: очень приличного вида дама, как показалось, дыхнула в лицо пианисту недельным перегаром...
Юрий Адольфович не понял толком, что произошло. Юля заканчивала свой дежурный, хорошо накатанный рассказ о чудесном избавлении мужа, завершая его, как обычно, финальным аккордом:
– ...человек, за которого я буду молиться каждый день, пока я жива. Наш волшебник, маг, чудотворец,
Лицо Раисы Георгиевны начало медленно багроветь.
Глава вторая
ИГОРЬ
Оставьте меня в покое. Все. – Игорь не обернулся и не увидел, как закрывается дверь за обиженной насмерть Людочкой. Ну что поделаешь, если не хочется человеку пить чай в компании своих сотрудников? Игорь поймал себя на том, что с удовольствием сейчас сходил бы на овощебазу. Да, да, как в старые добрые времена, когда все отбояривались, как могли, от культпохода к тухлым помидорам. Эх, сейчас бы... Потаскать часа два без передыху грязные ящики с промерзлой капустой, от которой уже несет сладким, почти наркотическим трупным душком... Поржать вволю над похабными шутками бригадирши... Покурить с мужиками “Родопи”, сидя на ломаных картофельных контейнерах... Ох, уж мне эта ностальгия.
Перед Игорем на столе лежал новенький сверкающий “Паркер”.
Черт побери, а почему именно – “новенький”? Пошлость какая! Просто новый. Ни фига он не сверкающий. Обыкновенная ручка. С той разницей только, что заморочек с чернилами больше. Но главное не это. Главное – чтобы когда эта ручка в нагрудном кармане, то всем понимающим по одному только колпачку было видно: вот человек достойный, “Паркером” пописывает, не фуфлом каким-то. Слушай, а чего ты, собственно, взъелся на бедный “Паркер”? И вовсе он не бедный. И вовсе я не взъелся. Настроение плохое.
Игорь сидел у себя в кабинете и злился на весь мир. Что в конечном счете означает – на самого себя. Зачем на Людочку нашумел? А затем, что НЕЛЬЗЯ входить в кабинет к Игорю Валерьевичу Поплавскому, если на дверях висит табличка “Не беспокоить” (на трех языках, между прочим)! Подумаешь, какая цаца! Ну, положим, цаца – не цаца, а светило российской науки. Вот так. Светило. Скромненько, но со вкусом. И никакое ты не светило, а, дай Бог, лампочка настольная. Халтурщик хренов.
Игорь сидел у себя в кабинете, злился на ни в чем не повинный “Паркер” и ощущал себя до смерти уставшей золотой рыбкой. Или заскучавшим Хоттабы-чем. Нет, все-таки золотая рыбка – по образу ближе. Болтаешься этак на мелководье, хвостом небрежно помахиваешь. А к тебе – непрерывный поток стариков со своими старухами. Бесконечные новые корыта, столбовые дворянки, вольные царицы. Пореже, но встречаются и владычицы морские. С известным исходом.
– Тирлим-тирлим! – запиликал в углу компьютер. Игорь с тоской повернул к нему голову. Оповещение. Доктору Поплавскому к 12.00 – в отделение. “Зачем я купил эту шарманку? Что я, сам не знаю, когда мне что делать? А, вспомнил! Я ее купил для работы! Мы с местным компьютерным богом Борей собирались для пущей важности нейрограммы в компьютер засунуть. Год, не меньше, по два раза в неделю созванивались, да еще каждый раз при встрече восклицали, хлопая по лбу: да! чуть не забыл, старик! мы же с тобой собирались... Пока Боря в Америку не уехал. Якобы на три года. Ага. Будем ждать. И теперь у нас в вычислительном центре одни фифочки с матмеха остались. Которые хоть университет и позаканчивали с пятерками, но до сих пор, кажется, убеждены, что компьютеры придумали, чтобы таблицу умножения не учить. Где-то, в общем, может, они и правы”... Одним словом, помочь они Игорю ничем не смогли, нейрограммы как были, так и остались кипой листов, сложенных “гармошкой”. А компьютер “Пентиум” (стоимостью 899 долларов США) используется Игорем в качестве записной книжки (днем) и игрушки-развлекушки (по вечерам). Очень редко, под очень хорошее настроение, к “пеньку” (крайне оскорбительное, с точки зрения Игоря, прозвище “Пентиумов” в среде компьютерной интеллигенции) допускается Дуденков. Или Кружан-ская. Но только по отдельности (см. правила техники безопасности при работе с точными приборами).
Выходя, Игорь резко хлопнул дверью и тут же устыдился. Светила российской науки так дверями не хлопают.
– Добрый день, коллега! – прокричал он Тапкину, запускающему в коридоре центрифугу. Александр Иосифович радостно закивал в ответ, не стараясь даже перекричать нарастающий вой. Далее Тапкин исполнил сложную пантомиму, означавшую: я к вам зайду через пару часов, чтобы обсудить тезисы посылаемой в журнал статьи. Игорь понимающе кивнул и ответил не менее замысловатой пантомимой: хорошо, заходите, но не через пару, а часа через три и не забудьте последний лабораторный журнал. Еще немного поулыбались, и Игорь пошел дальше. К и без того гадкому настроению добавился еще один неприятный оттенок. Игорь поднимался по лестнице и пытался докопаться, почему ему настолько неприятно именно такое сочетание: Тапкин с центрифугой? Не докопался, плюнул и заново начал грызть себя. И догрызся. Как раз на переходе между корпусами, в стеклянной галерее. Стал вдруг, посмотрел на золотой осенний парк и честно сказал себе: хватит притворяться. Не в “Паркере” дело. А в том, что купи ты себе хоть сто, хоть тысячу этих самых треклятых “Паркеров” (интересно: а на тысячу у тебя хватит денег?), но от этого тебя все равно не полюбит Светлана Вениаминовна Жукова. А ты будешь, как последний кретин, до конца своих дней мечтать об этом. Слушай, а может, все-таки не до конца? Нет, жестко ответил он себе, таких женщин любят именно до самой смерти.
Отделение встретило доктора Поплавского безудержным весельем. Сгибаясь от смеха и чуть не роняя стерилизатор, прошла мимо медсестра Юля.
– Ой, Игорь Валерьевич, я больше не могу! Этот Анексашин меня когда-нибудь уморит! – Из четвертой палаты доносились взрывы хохота.
– Опять анекдоты травит?
– Ага. – Юля поставила стерилизатор на стол и стала поправлять шапочку.
– Как он?
– Да никак, Игорь Валерьевич. Все такой же скрюченный. Никакой динамики. А почему вы его не хотите по своей методике лечить?
– Не пора еще, – туманно ответил Игорь.
Почему, почему? Не знаю я, почему. Душа не лежит. Игорь даже поморщился от этой своей мысленной фразы. Душа. Не лежит. Это ты, того, парень, полегче с такими выражениями. Кому, как не тебе знать, что эта самая душа может, а что – нет. Так вот лежать... Хотя нет, стойте, кажется, припоминаю я одну дамочку. Лица... нет, не помню, а вот шубу – да. Хорошая была шуба. Так вот у той дамочки душа не просто “лежала” – она у нее валялась, как половая тряпка под раковиной. Фу, фу, фу, дальше и вспоминать не буду, тошно очень!
– Что за смех? – поинтересовался Игорь, входя в четвертую палату.
Посторонний человек от увиденного по меньшей мере вздрогнул бы. Для Игоря же Валерьевича Поплавского зрелище было вполне привычным.
Справа у окна, вытирая слезы левой рукой, смеялся детский стоматолог Андрей Степанович Давыча. Скрюченные пальцы его правой руки, подтянутой к плечу, постоянно шевелились, напоминая гигантского беспокойного паука. У двери громко хохотал сам виновник веселья сантехник Володя Анексашин с неестественно вывернутой шеей, как будто постоянно пытающийся заглянуть себе за спину. Подвизгивал от смеха, мелко тряся головой, боксер Буров. И только Добылин, неудачливый каскадер, лежащий справа у двери, смеялся беззвучно, одними глазами. По причине полного паралича. В четвертой палате лежали недавно поступившие больные, попавшие в отделение к доктору Поплавскому, как обычно, после того, как все остальные врачи поставили на них крест.
– Да это Володя всех веселит! – ответил Андрей Степанович со своим непередаваемым южнорусским выговором.
– Очень хорошо. Вот он-то мне и нужен. – Игорь давно уже привык разговаривать с больными, как с детьми. – Пойдемтека, милый мой дружочек, ко мне на осмотр.
– Иду, доктор. – Анексашин бодро вскочил с кровати и неловко, боком, пошел к двери. По пути он что-то сказал, Игорь не расслышал что, но в палате снова засмеялись. “Прекрасный терапевтический эффект, – мимоходом подумал Игорь. – Выздоравливающие так не хохочут. Получив свое, они тут же начинают тосковать в больничных стенах, рвутся домой, а там в два счета забывают своих благодетелей в белых халатах. И попробуй их за это осуди... Страдания золотой рыбки по поводу неблагодарных клиентов. Не нравится? Заведи книгу отзывов. Бери взятки, черт возьми. Где наш незабвенный Ю. А. Бляхман со своим (в смысле – с моим!) пожизненным абонементом в филармонию? Все мы хорошие: от чемодана коньяка отказываемся, а хотим... чего, собственно, хотим? Вечной благодарности? Это как вы себе представляете? Ну, предложи своим пациентам: пусть скинутся и памятник тебе при жизни поставят. В бронзе. Или в гипсе хотя бы. Пионеры пусть цветочки возлагают. Тьфу, сейчас и пионеров-то нет... Ладно, тогда – новобрачные. А голубей – отстреливать”.