Операция «C-L»
Шрифт:
Но зачем он это сделал? С какой целью? Вряд ли в его расчеты входило, что вагон взлетит на воздух вместе с ним. Значит, мину ставил не он. К тому же, судя по всему, мина была не так уж мала и ее трудно было пронести в вагон незаметно. По мнению специалистов, взрыв произошел в самом ящике с деньгами или, во всяком случае, где-то рядом с ним.
Унитаз был чугунный. Крепился он болтами, но достаточно было их отвинтить, чтобы сдвинуть унитаз с места, и отверстие в вагонном полу расширялось. А это понадобилось для того, чтобы через отверстие что-то выбросить,
Так, и только так, все эти разрозненные звенья можно соединить в единое целое.
И вряд ли по пеплу и обгоревшим обрывкам точно определишь, сгорели все двадцать миллионов или нет. А ведь я подписал тогда заключение, в результате которого новая денежная серия была пущена в оборот.
Но тогда мы и не думали искать виновника взрыва среди четырех пассажиров почтового вагона.
Что ж, сказал я себе, нужно снова и снова самым внимательным образом рассмотреть все обстоятельства, связанные с этой четверкой: Шрамеком, Войтиржем, Браной и Ленком, которые до сих пор считались просто жертвами, не вызывающими никаких подозрений. И кстати, что это за дурные предчувствия, которые мучили Ярослава Ленка?
Мне так и не удалось уйти домой. На лестнице меня остановил запыхавшийся Карличек.
– Мне везет! – ликовал он. – Еще минуту, и мы бы вас не застали.
Он привел Гелену Дворскую, невесту Ярослава Ленка. И мне пришлось вместе с ними вернуться в кабинет.
Карличек с отсутствующим видом уселся в углу, а Гелену Дворскую я пригласил сесть напротив меня.
Ее действительно красивое лицо выражало лишь одно: сдержанное спокойствие. И даже когда она стала предъявлять мне свои жалобы и претензии, все ее поведение свидетельствовало, что ничто ей так не чуждо, как истерия.
– Мне никто ничего не говорит, – сразу начала она, – вот и у вас такой серьезный вид, что становится страшно.
– Сначала расскажите все, что вам известно, – предложил я ей.
Я вовсе не спешил выложить интересующие ее сведения, и она терпеливо стала рассказывать мне, как 27 июня она достала билеты в летний эстрадный театр, но около десяти утра Ленк забежал к ней на работу и извинился, что не сможет пойти. Он неожиданно получил задание. Правда, не сказал какое.
– Вы давно с ним знакомы? – спросил я ее.
– Года полтора.
– Бывало ли так, что он исчезал на несколько дней?
– Разумеется, бывало. И не раз.
– И вас не беспокоило его отсутствие?
– Я чувствовала порой, что его задания связаны с риском. Но он всегда держался спокойно, не нервничал и возвращался как ни в чем не бывало. Но на этот раз…
– Что вы имеете в виду?
– Да я уже рассказывала. – Она повернулась к Карличеку, который по-приятельски подмигнул ей. – Он почему-то очень нервничал, и вид у него был какой-то отсутствующий. На мои расспросы он отвечал, что у него странное предчувствие, будто его ожидают неприятности.
– Что он под этим подразумевал? Он
– Нет. Только сказал, что все пройдет, верно, он просто плохо спал и ему приснилась всякая ерунда.
Карличек едва заметно покачал головой, от его очков на меня упал лучик света, словно он хотел подать мне световой сигнал: не верьте этим предчувствиям.
Гелена Дворская смотрела на меня выжидая.
– Порой плохое предчувствие – дело нешуточное, – сказал я. – Вашего жениха, пани Дворская, ранило при железнодорожном происшествии. Его пришлось оперировать, Сейчас он в больнице.
– Где мне искать его? – спросила она.
– Пока что видеть его нельзя. Ранение очень серьезное. Я и сам еще с ним не беседовал.
Помолчав, она тихо сказала:
– Если вы должны переговорить с ним раньше меня, значит, это не обычное крушение?
Притворяться дальше не имело смысла.
– Да, это случилось при чрезвычайных обстоятельствах. Вам ведь известно, где работает ваш жених. Сегодня я не могу сказать вам ничего больше. Товарищ Ленк уже вне опасности. И скоро вы его увидите. А до тех пор не наводите о нем больше справок. Вас все равно к нему не пустят. Мы обещаем регулярно сообщать вам о его здоровье. Придет время, и я сам проведу вас к нему.
Все это я сказал тоном, не терпящим возражений, и она встала, чтобы уйти. Вид у нее был оскорбленный, и благодарить меня она не собиралась.
– Одну минуточку, – остановил я ее.
Она молча ждала.
– Я был бы вам очень признателен, если бы вы вспомнили подробнее, о чем вы беседовали с товарищем Ленком утром двадцать седьмого июня.
– Это уже похоже на допрос, – сказала она спокойно.
– Возможно, вам известно что-то, что поможет нам выяснить причину этого железнодорожного происшествия.
Гелена Дворская недобро усмехнулась, и на ее лице появилось какое-то новое выражение, в котором я, однако, не усмотрел ничего особенного, зато Карличек так и уставился на нее из своего угла.
– Он сказал только, – ответила она наконец, – что должен куда-то явиться точно к двенадцати и опасается, как бы чего-то не произошло.
– С кем? Или с чем?
– Не знаю.
– Он утверждал, что это предчувствие, плохое настроение или что-то в этом роде?
Гелена Дворская на миг заколебалась.
– Да, именно так он говорил.
– А вам не показалось, что он просто не хочет ничего объяснять?
– Мне показалось, – она глянула на меня искоса, – что он что-то скрывает от меня. Самый род его занятий не располагает к излишней болтливости. И то немногое, что он сказал, я просто из него вытянула. Я действительно испугалась за него. Он был чем-то слишком взволнован.
– Пани Дворская, – говорю я, – если бы речь шла о случайном железнодорожном происшествии, мы смирились бы с так называемым предчувствием, хотя сны в основном отражают прошлое, а не будущее, и прошлое совсем недавнее. У человека возникает какое-то чувство страха или, во всяком случае, остается неприятный осадок.