Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
Шрифт:
Поздно вечером он вернулся в свое безымянное жилище на безымянной улице. Надежда на то, что Нагиб вернулся или хотя бы дал о себе знать, не оправдалась. На столе лежал все тот же лист бумаги, на который по приезде он не обратил особого внимания.
Перекрещенные линии, если смотреть на них долго, складывались в улицы — на листе был план города; без единого слова подсказки Омар узнал находившуюся неподалеку площадь Мидан Салах эд-Дин, мечеть Султан-Хасан и поворот улицы Шарья Ассалиба, находившийся в паре шагов от их квартиры. Посреди линий стоял крест.
На следующий день, зажав план в руке, Омар отправился на поиски. Он не мог представить себе, куда приведет его план, найти Нагиба он не рассчитывал, и все же что-то тянуло его к месту, обозначенному на карте крестом. Это было одним из тех совпадений, которые называют судьбой и которые вызывают впоследствии лишь недоверчивую улыбку.
Омар остановился перед зеленым домом на безымянной улице. Должно быть, это его цель. Решив постучать, он не мог представить себе, что может его ожидать.
Дверь открыл слуга, он смерил Омара оценивающим взглядом и вежливо с оттенком пренебрежения сказал:
— Мой господин, Али ибн аль-Хуссейн в данный момент отсутствует. Чего ты хочешь?
Любого другого подобная неожиданная встреча лишила бы дара речи или повергла в шок, заставив бежать прочь. Однако среди прочих качеств Омара было и умение быстро реагировать, сохраняя трезвость мысли в неожиданных ситуациях.
— Я, — спокойно ответил он, — друг твоего господина Али ибн аль-Хуссейна. Мы принадлежим одной организации — ты понимаешь, о чем я. Мне нужно поговорить с ним!
Таинственный намек встревожил слугу, он не мог сообразить, что Омар имел в виду, и мгновенно стал дружелюбнее:
— Верь мне, Эфенди, я бы не отсылал тебя, но, Аллах свидетель, Али ибн аль-Хуссейн в отъезде!
Омар отодвинул слугу и вошел в темный холл. На каменном полу лежали дорогие ковры, канделябры свисали с высокого потолка, правее располагался бассейн.
— Мне нельзя впускать тебя, Эфенди. Я позову госпожу! — воскликнул слуга высоким, резким голосом. Но прежде, чем он успел позвать на помощь, на лестнице появилась госпожа, привлеченная криком. Она была в черном, как это подобало замужним женщинам, и ее длинные одежды отличались изысканной простотой.
— Все в порядке, Юсуф, — сказала она, подавая слуге знак удалиться. Затем подошла совсем близко к Омару и открыла лицо.
Омар окаменел. Будто железную скобу вбили ему в грудь, и она мешала биться его сердцу, затрудняла дыхание, сковывала движение, Омар стоял и, не двигаясь, смотрел на лицо женщины. Она подняла правую руку и положила ему на грудь.
— Ya salaam! — тихо с трудом проговорил Омар, добавив застенчиво и как бы не веря себе: — Халима?
Халима кивнула. Глаза ее блестели, Омар тоже боролся со слезами. Ему трудно было сдержаться, чтобы не прижать к себе Халиму, не ощутить ее бьющееся сердце и ее тело.
Сколько лет не видел он Халиму? Прошло около шести или восьми лет с тех пор, как он нашел пустым ее дом в эль-Курне. Как горько ему было тогда читать ее письмо, в котором она прощалась с ним. Омар знал его наизусть, сотни раз прочел он его, каждое слово, целовал его, как ребенок, но так и не понял прощальных слов Халимы.
— Халима, — повторил он беззвучно, — ты, здесь?
Халима пожала плечами. На ее губах играла нежная улыбка, словно она хотела извиниться, извиниться за неожиданную встречу. Тусклый свет холла скорее скрывал, чем освещал, и все же Омар ощущал, чувствовал Халиму, потому что так и не забыл ее за все эти годы. Ее близость действовала, как пустынный ветер хамсин, чей жар незаметно обжигает кожу, она заставляла его гореть и дрожать от холода одновременно, отнимала способность мыслить. Омар видел Халиму сердцем, разумом же его был затемнен. Что-то в нем противилось моменту, она не могла, просто не могла быть здесь, в доме этого Али ибн аль-Хуссейна.
Госпожа! Боже, этого просто не могло быть! Именно тот, кого он мог предположить в последнюю очередь, забрал ее у него. Во имя Аллаха, почему она последовала за таким негодяем, как Али ибн аль-Хуссейн? Почему она молчит? Почему не объяснит эту необъяснимую ситуацию? Почему не скажет, что все еще любит его так, как по-прежнему любит ее он?
Он не мог дотронуться до Халимы, как ни желал этого. Время изменило ее. Она не стала менее красивой или желанной, изменились ее движения. Теперь она вела себя как женщина, а не как девочка. Перед Омаром стояла повидавшая жизнь, взрослая женщина, в чьем присутствии он почувствовал себя мальчишкой.
В душе Омара рос страх, страх перед тем, что Халима может сказать нечто, что разрушит их связь, она могла сказать: «Уходи и никогда не возвращайся, нам нельзя видеться!» Как она уже сделала это однажды. Так что он попытался заговорить первым и начал лепетать — иначе его слова назвать нельзя было — нечто нечленораздельное: что-то о Нагибе, своем друге, которого надеялся найти, потому что аль-Хуссейн дал им задание.
Халима долго не отвечала. Она изучала Омара, насколько это позволяло освещение в холле, и ему показалось, что прошла вечность; затем она тихо спросила с тем превосходством в голосе, которое с самого начала поразило Омара:
— Больше тебе нечего мне сказать?
Ах, зачем он наговорил столько глупостей! Теперь он понял, насколько был легкомыслен. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу, и надеялся только, что Халима не заметит в темноте, как он покраснел. Омар увидел, как она обернулась, бросила быстрый взгляд в сторону лестницы, затем подошла к нему ближе и прижала к себе.
Омар не ожидал этого и повиновался безвольно, как ребенок, спрятавшийся в объятиях матери, не в силах противиться ее чувствам.
Халима взяла в руки его голову и стала покрывать его лицо поцелуями, и Омар почувствовал нечто, чего не ощущал еще никогда в жизни. Скованность исчезла, и он прижал к себе любимую с такой силой и страстью, что почувствовал боль.
Ни Омар, ни Халима не знали, сколько времени они так простояли. Будто пробудившись от долгого сна, они одновременно открыли глаза. Омар смертельно испугался: перед ними стоял Юсуф, слуга. Его глаза были опущены, и он сказал, не глядя на Халиму:
— Госпожа, пора.