Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки
Шрифт:
Фон Ностиц, некоторое время назад опустившийся в кресло и поломавший дрожащими пальцами уже некоторое количество сигар, вскочил и поспешил, насколько это позволяла его поврежденная левая нога, к столу, на котором были разложены пять листков.
— Ну, читайте же, Нагиб! Читайте!
Тот наслаждался моментом триумфа с видимым безразличием посвященного. Но спокойствие это было наигранным. На самом деле кровь прилила ему к голове, и ему огромных усилий стоило заставить свои руки не дрожать.
— Умоляю, говорите же, наконец! — повторил барон, и голос его действительно приобрел оттенок мольбы, чего с этим человеком еще не случалось. — Я не останусь в долгу, — продолжал он. — Если нас ожидает успех, вы будете иметь право на исполнение одного желания, Нагиб. Я привык держать слово!
Обещание, произнесенное бароном, не было пустыми словами. Не было сомнений в том, что фон Ностиц исполнит обещание, а также в том, что он не станет ограничивать объем и масштаб желаемого. На мгновение Нагиба увлекла эта мысль, затем же он вновь обратился к письменам, лежащим перед ним. Он сдвинул их вместе, как головоломку, так что образовался квадрат, и начал медленно читать, указывая пальцем на каждое читаемое слово:
На некоторое время воцарилась тишина, оба находились под впечатлением текста тысячелетней давности. Первым заговорил Нагиб:
— Барон, думаю, вы заметили…
— Что?
— Текст плиты до сих пор неполон. — Он указал на правый нижний угол. — Здесь, в этом месте, не хватает трех строк. Будто колдовство какое-то, но мне кажется, что именно они содержат важнейшее указание.
— Хорошо, хорошо, начнем с положительного. Допустим, плита настоящая и мы не попались на удочку каких-нибудь мошенников.
— Об этом мы уже говорили достаточно, — прервал барона Нагиб. — Фрагменты исследовали величайшие археологи, так что если вы не доверяете моему мнению, то уж в их компетентности можете не сомневаться, господин барон.
— Я не хотел обидеть вас, Нагиб, я только высказываю свои мысли. Из текста следует, если я его правильно понял, что существует гробница Имхотепа и в ней сосредоточены, по свидетельству людей, видевших ее три тысячи лет назад, сокровища и знания, утерянные уже в момент ее повторного открытия и, по мнению священнослужителей, настолько важные, что с их помощью можно править миром. Бог мой! — Фон Ностиц глубоко вздохнул.
— Вы совершенно правы, — ответил Нагиб. — И даже этой информации хватит для того, чтобы лишить человека дара речи. Но быть так близко к цели и не иметь последнего фрагмента, к тому же самого важного! От этого можно сойти с ума!
Фон Ностиц посмотрел на пустое место в правом нижнем углу, сравнил его с фрагментом, присланным Омаром, покачал головой и произнес:
— Эти три строчки могут быть частью как берлинского фрагмента, так и фрагмента Хартфилда…
— И вам кажется случайностью, что именно эти, важнейшие строки отсутствуют? — горько усмехнулся Нагиб. Фон Ностиц пожал плечами. — Ни в коем случае! — воскликнул Нагиб. Глаза его зло сверкали. — Я скажу вам, что я об этом думаю: тот, кому известно местоположение гробницы, отломил маленькую, но важную часть плиты! В Берлине никто не знал о фрагменте Хартфилда, а только при наличии его части текст вообще приобретает какой-либо смысл. Однако можно исходить из того, что Хартфилд, признанный египтолог, знал о существовании берлинского фрагмента, так что мог, составив полный текст, прочесть о месте захоронения Имхотепа. Но Хартфилд — человек осторожный. Он отколол угол плиты, содержавший важнейшее указание и, таким образом, стал единственным обладателем знания. Если только не…
— Не что?
— Можно было бы сделать и другое предположение: Омар с Хартфилдом заодно, они сообщники и ведут двойную игру.
— Вы считаете, Омар способен на это?
Нагиб сжал губы и скривился в улыбке.
— Ваши отношения, конечно, с некоторых пор испортились, — заметил фон Ностиц.
— Можно и так сказать. Но я не хочу ничего утверждать.
— Не могу себе этого представить. Если бы вы были правы, Омар послал бы телеграмму с текстом вроде: «Мне очень жаль, Хартфилда найти невозможно». По крайней мере, он не послал бы нам эту часть текста. Нет, вы на ложном пути, и вам не следует вести игру, основываясь на личной антипатии.
— Это было просто предположение, — оправдываясь, произнес Нагиб.
Барон задумался.
— Омар знает, где находится Хартфилд. Так чего же мы ждем? Надо найти Хартфилда!
Нагиб хотел возмутиться, сказать, что никогда в жизни больше не поедет в Египет, потому что боится за свою жизнь. Но не успел. Слуга сообщил о визите дамы, и не успел он попросить ее войти, как в дверях появилась Халима. Ее лицо было в слезах, тело сотрясалось от рыданий.
С тех пор как она переехала к Никишу, Нагиб не видел Халиму. И он так и не простил ей этого, прежде всего потому, что сам в свое время положил на нее глаз. Но теперь, когда она стояла перед ним, беспомощная и несчастная, он подошел, обнял ее и спросил о причине слез.
Молча Халима достала из сумочки свернутую газету и показала на статью на первой странице. Рыдая, она воскликнула: «А я его так любила!» — и бессильно опустилась на пол.
Фон Ностиц звонком вызвал слугу и попросил позвать кого-нибудь из женской прислуги и врача, и они перенесли Халиму на цветастый диван салона. Служанка принесла влажные полотенца и положила их на лоб находившейся без сознания Халимы. Через некоторое время она вновь пришла в себя. Она начала извиняться, но барон попросил ее поберечь себя и помолчать. Лишь теперь он и Нагиб обратились к статье:
Каир — В вооруженном столкновении двух противоборствующих банд наркодельцов к югу от Каира были застрелены двое египтян. Одним из них оказался ливанский торговец специями Али ибн аль-Хуссейн, глава одной из банд, другим — неизвестный полиции Хафиз эль-Гафар».
Нагиб уронил газету. Он посмотрел на фон Ностица, взглянуть в глаза Халиме он не решался.
— Я так любила его, — всхлипывала она, и не оставалось сомнений, что она имела в виду не аль-Хуссейна, а Омара, чей фальшивый паспорт был оформлен на имя Хафиза эль-Гафара.
— Завтра мы едем в Египет, — сказал фон Ностиц и вызвал Калафке, приказав позаботиться обо всем необходимом.
Халима поднялась:
— Я еду с вами!
В Каире они первым делом отправились в Караколь, расположенный недалеко от центра, где надеялись узнать подробности происшествия. Было раннее лето, и люди, несмотря на сильный ветер, толпами бродили по улицам. В городе царило приподнятое настроение, столь противоположное их собственному.
Халима попрощалась с Никишем, поцеловав его и извинившись. Но сказала она ему и горькую правду: между ними все кончено, и все это было ошибкой, ошибкой ее чувств, какая случается хоть раз в жизни с любой женщиной. Никиш все понял и пожелал ей всяческого счастья, подарив на прощание медальон, который носил с четырнадцати лет.