Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
И все же скорее их отпустят — сенаторам нужны были добрые отношения с поставщиками. А если сегодня они схватят Порейку, то завтра слух об этом пройдет по всем поставщикам, и черта с два ты наберешь людей без «Союза ветеранов — XX век». Так что давайте считать, что мы здесь — как на экскурсии. Наградная экскурсия.
Порейко получил семь тысяч баксов. Она знала. Он не мог не похвалиться.
Сколько же имеют генерал и Рустем?
Но главное — не это. Главное — вытащить Витю. Может, он уже мертвый. Почему-то Гришка не появляется. А как использовать этого… Гарика? Сколько ему можно сказать? Сколько он поймет? Ведь его обрабатывали вместе с остальными, но, по всему судя, он ничему не верит. Таких надо стрелять на
— Ну чего ты здесь шляешься? — в сердцах спросила Александра, когда вытащила любопытного милиционера наружу. — Простоишь ты минут семь-восемь, и тебя кто-то обязательно вычислит. Чего ты здесь ищешь?
Он какой-то простодушный, глаза блестящие, я бы сказала — с юмором. Скорее приятный, чем наоборот.
— Я обратно хочу, — сказал он. — Ты же знаешь, я сюда попал не совсем по своей воле.
Я мало о нем знала — может, и в самом деле заманили.
Ведь какой договор у наших руководителей с этими, отмороженными? «Союз ветеранов — XX век» поставляет им пушечное мясо, условно говоря — никому не нужных ветеранов. За каждого Союз получает по тысяче баксов. Доставку и уничтожение отморозки берут на себя. А местные отделения за сотрудничество и организацию получают единовременно. Это мой лысенький мне выложил — немощные мужики жутко любят, чтобы их уважали в постели. Не знаю, зачем им это нужно. И всегда хотят уважения за то, чего у них нет. Малочленик хочет, чтобы его уважали как быка-производителя, а дурачок — чтобы видели в нем Карла Маркса. Мой-то покровитель хотел одного — всеобщего почета и уважения от любой шлюхи государства. Кстати, я к ним имею самое прямое отношение. Раньше и не подозревала, собиралась стать ботаником или палеонтологом, книжки читала!
Раз у Порейки или генерала есть договор, а платят с головы или с группы, то надо набирать «бревна» — их в официальной переписке называют «бревна»: «Пересылаю вам по ж/д восемнадцать бревен высшего качества».
У них всегда бревна высшего качества. Впрочем, отморозки к этому относятся спокойно. Сколько-то богатырей всегда найдется. Надо их обработать, а потом все равно всех перебьют. Пока связь есть, люди будут.
Я не удивлюсь, если в холодильник засунут и нежелающих. Для круглого счета. Под наркозом. Иначе как Ритка там могла оказаться? Чего только не бывает!
— Не верю я тебе, — сказала я Гарику. — Но дело твое. Живи.
— А обратно вернуться? — спросил Гарик. — Внутрь, на войну?
— Как ты вернешься? Там же охрана! Они очень следят за выходом. Без пропуска… на виду? Нет, не пойдет.
Он вовсе не расстроился.
— Значит, тебе известно, когда и как домой возвращаемся? — спросил он с прямодушием идиота.
О чем я ему и сообщила, тоже с прямодушием. Гарик не стал обижаться. Не хотелось ему рисковать.
Теперь уже набралось несколько мужиков, которые от меня зависят — по разным причинам. Полгода назад я об этом не мечтала.
…Полгода назад я приехала к Вите в Рыбинск, как и обещала. Хоть и не обещала.
Я не хотела к нему ехать. Расстались — значит, расстались. Что я, без этого козла не проживу?
Это мои проблемы.
Если непонятно, то уточняю. Я была студенткой. Первый курс, областной пединститут. Птичка из пролетарской семьи. О замужестве и не мечтала, берегла девственность. И вот — Витечка. А он, бывает же бабье несчастье, не способен долго сидеть на месте и делать полезное обществу дело.
Судьба столкнула нас в Крыму, в доме отдыха «Красный водопад». Тогда все места были красными, включая водопады. Представляете — водопад низвергается кровью! Витечка не был самым видным или сильным — он был особенный. И во мне произошел обвал. Девке девятнадцать, жизненного опыта — никакого. Он тоже проникся. Нет, честно, он полюбил меня. Бывают же в жизни даже последнего подонка светлые полосы? А Витечка не подонок — он просто легкомысленный.
Что делает в таком случае невеста декабриста? Читали? Вот и я читала. Я забываю о начале семестра и несусь в Тирасполь устраиваться на работу поближе к моему суженому.
А там идет война и стреляют.
В общем, приближение к Витечке приводит меня в госпиталь. Должна же быть Маруся-санитарка или — как меня там? — Тамарка-санитарка. Наверное, я бы пошла по рукам, но меня хранила большая любовь. Витечка был рядом. Война как кроликов рожала легенды и суеверия, даже смешно. Все у нас ловили «белые колготки», прекрасных девушек-снайперов, причем литовских, видно, Литва показала свою неверность нашему славному Союзу. Было лето, я купила белые колготки — надо же, продавались, и недорого. Вот меня и взяли добровольцы из Ставрополя и рассказали, что со мной сделают. В тот день я впервые реально поняла, как плохо быть бабой на войне. О таких вещах рассказывать не хочется и не надо. Это я самой себе сейчас рассказываю.
Перед тем как расстрелять меня, вроде бы как убийцу их командира и еще славных ребят, эти казачки решили пропустить меня через весь взвод.
Это только в кино спасение приходит, когда герой уже сунул голову в петлю, но не успел даже испугаться.
Я испугалась. На всю жизнь испугалась.
Витечка примчался, когда несколько героев уже успели удовлетворить свою благородную страсть. Что обидно — даже в этом не было спасения, потому что казачки, отважные в тылу, послали Витечку куда подальше, заявив, что им лучше знать, кто «белые колготки», а кто героини медицинского фронта. Очень, видно, им понравилось мое юное тело, очень им хотелось моих скромных ласк.
Так что спас меня не Витя, а наш хирург Гурген, который давно по мне сох. Но после тех событий он от меня отвязался. Я думаю, у него были серьезные намерения, может, и жениться хотел. А кто будет жениться на девушке, которую так подпортили казачки?
Витька, правда, вел себя прилично. Особенно когда ему зашили морду, расквашенную в борьбе за мою честь. Он сказал, что женится, а я сказала, что пускай он сначала дезертирует. Но Витька — ведь он герой. Первый в классе, первый на зарядке. Он не мог оставить корешей спасать товарища Смирнова от молдавских угнетателей. Так что я уехала домой, к маме, в Саратов. Клясть свою судьбу.
Он примчался. И мы поженились. Как мне быть — поженились! И прожили полгода, пока пушечное мясо не потребовалось на Луне. Я условно говорю про Луну. Ну ладно, говорю я ему, ладно, если ты защищаешь родину от немецко-фашистского нашествия. А тут ты кого защищаешь?
Он даже стал сердиться. Оказывается, он защищал справедливость и так далее.
Но была пауза. Войну в Чечне Витечка не одобрял — ни с той стороны, ни с этой. Не полез. И то слава богу.
Витечка отправился к своим ребятам в Рыбинск. Хватит, сказал он, нам с тобой бедствовать. Честным трудом на пирожное себе не заработаешь.
Сказал, что там есть работа на одну структуру.
Я, дура, развесила уши.
Он живет в Рыбинске, я, верная жена, в Саратове, и с каждым днем мне становится все хуже.
Не нравится мне что-то. А что — не знаю.
Витя не пишет. Правда, он никогда не писал. И не звонит. Правда, никогда не звонил. Говорил, что деньги экономит. Но когда за мной ухаживал, забывал об экономии. Не я ли его с поля боя выносила? Не я ли ему кровоточащие раны перевязывала?
Ну ладно, шутки в сторону. Я маюсь, подозреваю, что он нашел себе другую, ненасилованную, свежую и душистую.