Операция «Гадюка» (сборник)
Шрифт:
— Вот это уже культурнее, — ответила я.
— Думай, как нас отсюда вывести.
Я стала думать.
Для меня главной трудностью были не местные — какое им дело, кто уходит и как уходит. Я здесь второй раз, так что знаю: никто нас на обратном пути не проверяет. Но вот наши зададут вопросы. Наших надо нейтрализовать.
Я думала целый час, боевое время началось, но ничего не придумала. Можно было бы пристукнуть кого-то, допустим Порейку, и взять с собой Витечку. Но они размером отличаются, а лицо — ничего похожего. Да и остальные
И тут я встретила Гарика.
Оказывается, Гриша Кун решил подстраховаться. Я как спасительница вызывала у него сомнения. И он отыскал Гарика. Хотя и обо мне не забыл.
Я понимала, что он послан мне судьбой. Ему тоже надо вырываться отсюда. Значит, нас будет четверо — четверо против них. Уже прогресс!
И тут Гарик сказал мне, что разведчик Шейн уже привел человека изнутри. Правда, израненного. Он лежит в комнате. Может, это и есть Витечка?
Гарик еще не успел закончить, как я уже мчалась по коридору — куда бежать дальше? В какой комнате?
По дороге мы никого не встретили — уже начиналось боевое время, и все, кто может, скопились на балконе или поблизости от него.
…Сенаторы играют, ставят на рыцарей, ставят на взводы — кого убьют, а кто убьет сам. Они входят в страшный азарт, я сама видела. Для них деньги не играют роли, но ради копейки удавятся, если эта копейка добыта в игре. Один как-то умер, мне рассказывали — сердце не выдержало. Хотя они, как говорят, бессмертны. И потому им очень скучно. Да любой из нас — стань бессмертным, через полгода или через сто лет, но обязательно повесится.
Вокруг сенаторов крутились служители и всякая местная шантрапа. Большей частью они тоже делают ставки на живых солдатиков, тоже играют, подражают начальству.
А рядом с сенаторами сидели наши — Порейко, генерал, Рустем. Они тоже научились играть, но для них главное не играть, а выигрывать, умножать гонорар.
Гарик первым вошел в комнату и сразу сказал:
— Здесь свои, не бойся. Как ты там?
Ответили не сразу. Я замерла в дверях — неужели сейчас я услышу его голос? Наверное, он никогда не поймет, на что мне пришлось пойти, чтобы отыскать и вытащить его отсюда. Только бы рана была небольшой… как в песне.
И он ответил. Хрипло, почти неузнаваемо — но ответил:
— Проходи. Я живой еще.
И тогда я оттолкнула Гарика и первой подбежала к Витечке.
Витечка лежал на полу, под головой у него почему-то была фетровая шляпа. Он лежал на спине вытянувшись, словно ожидал, что придет военная проверка, а раненым положено лежать по стойке «смирно», иначе выгонят из госпиталя.
Я присела на колени перед Витечкой и стала шептать:
— Витечка, я нашла тебя, ну слава богу, я нашла тебя, миленький! Я тебя вытащу отсюда, ты уж мне поверь, я вытащу тебя…
Я стала его целовать, но осторожно, конечно, я придерживала голову
Он открыл глаза — узнал меня. По голосу узнал. Он даже улыбнулся мне.
И тут же нахмурился. Как человек, увидевший змею вместо бабочки.
Он спросил:
— Ты кто?
— Что с тобой, Витечка? — испугалась я. — Это же я, твоя Саша. Не узнал, что ли?
— Как зовут? — спросил он.
— Александра я, Саша. У тебя контузия, да?
— Я ищу Надин, — произнес он медленно. Он меня не узнавал. — Мне нужна Надин. Они изнасиловали ее. Понимаешь, эти ублюдки изнасиловали ее.
— Кто такая Надин? — спросила я.
Гарик не смотрел мне в глаза. Он сказал:
— Это медсестра. Там, внутри, они ее изнасиловали. А потом у нас показывали агитационный фильм, и он все это увидел.
— Какой еще фильм? Неужели ты им веришь?
— Я не верю. Большинство поверили.
— Я сам видел, — подтвердил Витечка. Для себя он оставался Коршуном.
Тогда у меня все внутри оборвалось.
Я поняла, что он еще в отключке. Что он, как они и добивались, отмороженный — он меня не знает.
— Как тебя зовут? — спросила я.
— Странный вопрос. Вчера Коршуном звали.
Он попытался улыбнуться. Но неуверенно. Слава богу, что хоть улыбки у него не получилось.
— Тебя зовут Витей, — сказала я. — Витечкой.
— Очень приятно. Но мне надо идти. Григорий сказал, что ее можно найти здесь. Это правда?
— Да на хрен мне сдалась твоя Надин! — воскликнула я. Это не потому, что я психическая. Но получилось, словно ты бежишь, бежишь, добежала, а тебе говорят, колбаса кончилась! Так, наверное, раньше вся жизнь протекала.
— Не надо, — сказал Витечка. Он не хотел меня обижать. Так и должно быть. Витечка, который сидел в шкуре этого Коршуна, не любил обижать женщин. Потому их у него одновременно бывало до дюжины, все враждовали, ему приходилось хуже всех. Но он отказать не умел.
— Ничего не изменилось, — сказала я. — Тот же ходок.
— Ходок? — Он не понял слова.
— Ну козел! Сексуальный маньяк.
— Спасибо, — сказал Витечка. — Вы свободны.
Голос его, выражения его. Все по-старому. Только меня нет. Меня не видят и не помнят.
— А чего сюда приперся? — спросила я. Грубо, но это не от плохого отношения к Витечке, а ввиду разочарования.
Я уже губы подставила — поцелуй в диафрагму, как говорили на заре моей туманной юности, а мне вместо поцелуя звонкая пощечина.
— Я ищу Надин, — объяснил Витечка, — они ее изнасиловали и убили, понимаешь?
— Так изнасиловали или нет? Я не выношу боевых подруг, которые разевают рот на мое имущество.
— Я не знаю, — сказал Витечка доверчиво. Он был такой израненный и так плохо забинтован, что мои руки тянулись к нему, чтобы привести его, насколько можно, в порядок. Но я сдерживала себя. Обида была сильнее свойственного мне гуманизма.