Операция «Гиппократ»
Шрифт:
– Кому ты врешь, скотина? – гремела Вера на ползающего в ее ногах благоверного с ярко выраженным ужасом поверх синяков на морде, – небось, с какой-то своей сучкой поссорился. Вся ряха бабскими ногтями изорвана… Ты кому, паскуда, врешь? А я-то думаю, чего он всю жизнь в дом по две копейки в месяц несет, ах, ты…
Вера хорошо поставленным ударом сверху вниз приложила сковородку до шишки на темени Яниса.
Судно попытался по-пластунски прорваться под кухонный столик, чтобы спастись от дальнейшего вмешательства сковороды в супружеские взаимоотношения, однако жена по-быстрому добавила благоверному харчей с помощью ног. Сосисомиди вспомнил за мужское достоинство, встал на четвереньки и прорвался
Жена бесновалась перед закрытой дверью, подобно возбухшему до беспредела вулкану. Она гарантировала Янису дальнейшую счастливую жизнь такими словами, что супруг стал задумываться: быть может, баптисты не врут в своих листовках, рассказывая, как здорово всем будет на том свете? Несмотря на их рекламу, Судно твердо решил не нарываться на характер жены и отложить свое путешествие в иной мир по причине атеистического воспитания.
– Верочка, – пищал в ответ на страшные угрозы Сосисомиди, благоразумно не открывая дверь, – Как ты могла такое подумать?
Через полчаса Вера капитулировала и поклялась здоровьем ребенка не брать в руки свой любимый кухонный предмет до полного выяснения обстоятельств измордованности Судна вовсе не в том месте, где он регулярно получал по морде.
Сосисомиди выполз на кухню при пухлой папке с газетными вырезками своего творчества в двадцати пяти экземплярах.
– Верочка, – убедился заплывшим глазом Янис, что в руках супруги нет привычной чугунной принадлежности, – что ты такое говоришь? Как ты могла подумать, что у меня есть другая женщина, любимая? Вот посмотри и убедись сама. Я же свои прозаические произведения подписываю в твою честь. Подумай, Верочка, была бы у меня другая женщина, так я бы ставил в псевдоним в ее честь – Галкин, Лоркин, Машкин или Светкин. А так, сама смотри, я – Веркин. И ничей другой.
– Да кому ты еще нужен, подонок? – смягчилась жена, окончательно поверив мужу. – Давай, крест мой тяжкий, я к шишке что-то тяжелое приложу…
– Только не сковородку, – пискнул Янис, прижимая до груди заветную папку.
Несколько дней Судно отлеживался в постели, строя разнообразные планы мести Петрову. В мечтаниях он легко забрасывал режиссера бутылками с зажигательной смесью и даже расправлялся с ним в кулачном бою. Но, когда на морде Судна затянулись царапины, а от синяков остались одни воспоминания, воображение творческого работника немного поостыло, и он отправился поправить пошатнувшееся здоровье морскими ваннами. Сосисомиди не рискнул объявиться в Отраде, чтобы встретить там Петрова, как о том мечталось, а направился в совсем противоположную сторону Лузановки.
Морская вода сходу добавила сил Янису, настроив его характер на более миролюбивые планы изничтожения режиссера. Сосисомиди даже начал потихоньку кайфовать, представляя, как он продаст свою разгромную статью в журнал «Театральная жизнь». И тогда гнусного Петрова точно попрут с работы в виде принятых мер, а остальные, помня за судьбу режиссера, безоговорочно начнут соглашаться с платными требованиями перед интервью.
Когда кайф Сосисомиди достиг апогея, он быстро спустился с небес на пляжный песок при помощи оглушительной затрещины. Сперва Янис подумал, что чересчур любимое им солнце грохнулось на землю или еще хуже – в Лузановку приперся Петров, но перед тем, как получить очередной удар, понял – он ошибается. Режиссера здесь в упор не наблюдалось, и солнце, подобно Конституции, торчало высоко в небе. Зото два незнакомых мужика лупили Сосисомиди с тем же остервенением, как Петров с завлитом, и рядом с их ударами сковородка в руках супруги проканывала Божьей благодатью.
–
Наши люди всегда ведут себя адекватно до ситуации, и при всем желании Сосисомиди не мог бы пожаловаться, что в Лузановке сердобольные мамочки и все желающие лупили его не так страстно, как раньше в Отраде.
С тех пор Судно резко потерял привычку купаться в море. И, даже находясь на съемках клипа в пятидесяти километрах от Лузановки, пресс-атташе лишний раз старался не вылазить из машины. До чести Яниса, он всё-таки в меру способностей изредка путался у режиссера под ногами, высказывая моргуновские требования, и даже начал действовать на нервы сенсею, чересчур утомленному жарой и дальней дорогой.
Капон, сохраняя каменную морду, внутренне бесился, что перед съемкой его лицо немножко пудрили. До чего докатился с этими благотворительными мансами, рассуждал Капон, пидарасят пудрой среди бела дня. В зоне мы над пивнями такого беспредела не позволяли.
Сосисомиди убедился: вокруг, кроме съемочной группы, нет других отдыхающих, и стал более смело влазить до творческого процесса. Он даже нагло вымерял выдержку сенсея Вонга, рассказывая ему всякие глупости за свое видение дальнейшего развития рекламы. Хотя артист, изображающий поверженного Капоном ученика, лежал мордой в песке, Янис ни разу не вспомнил, как он копировал такое поведение на шумных пляжах, и продолжал тревожить уши доктора Вонга всякими глупостями за факты из его прошлого.
Капону сильно хотелось изменить выражение на лице и ударить наглого фраера своим секретным приемом, но чего не сделаешь ради бизнеса. А потому доктор Вонг спокойно вытащил из себя глаз, продемонстрировал его Сосисомиди и вставил на место. Это дело заметил не только Янис, но и режиссер, тут же заоравший оператору, чтобы он завязывал измерять освещение вокруг природы.
Капон при каменной морде наконец-то снизошел до назойливости начальника рекламы.
– Высоко в тибетских горах, – тщательно и медленно подбирал слова до лексикона доктор наук Вонг, – меня тренировал великий Дуа из монастыря Чуй. Однажды с неба раздался гром. Молния ударила меня в глаз. Она прожгла дырку, через которую вошла в голову чудодейственная сила, неподвластная даже Дуа. И разуму смертных. Учитель сказал: теперь ты лучше меня можешь убивать и лечить людей… Фу… В общем, когда, чувырло братское, ты и дальше липнуть будешь, так смотреть на мир одним глазом я тебе не гарантирую, Я тебе, Отсосопуло, ложкой оба шнифта выдавлю, если ты еще раз откроешь свое помойное хавало. Это говорю я, сенсей Вонг. И я знаю, что говорю. Учение великого Дуа и чудодейственная сила живет во мне.
Глава девятнадцатая
Во время гиппократовской презентации санаторий «Синие зори» с трудом вместил всех желающих похлопать ладошками новым формам благотворительности и накачать животы шаровым шампанским. Увидев на столах «Дом Переньон» при грудах деликатесов, многие журналисты сходу убедились за высокое предназначение «Гиппократа» и его бескорыстное стремление сделать мир вокруг себя лучше, а людей счастливее.
Их рассуждения лишний раз подтвердило присутствие на презентации высоких гостей из разнокалиберных Советов, а также известных артистов, бизнесменов и филантропов.