Операция «Катамаран»
Шрифт:
«Вы стали тянуть с ответом, и мы решили облегчить ваше положение... Взяли заботу о молодоженах на себя». — Да, это говорил Саас. «Где находится моя дочь?» — Имре узнал свой собственный голос. «Вы узнаете об этом в тот же момент, когда мы получим ваше согласие...» — продолжал Саас. Вновь голос Имре: «Хорошо. Я согласен... Я согласен с вами сотрудничать».
Последняя фраза, словно на испорченной пластинке, повторилась несколько раз, все громче и громче:
«Я согласен сотрудничать с вами. Я согласен... Я согласен...»
«Склонность к театральным эффектам», — отметил про себя Имре.
В следующую минуту отворилась дверь. Вошел Бенкс, за ним Форстер. Итальянец у двери вытянулся, как солдат при виде генерала.
Бенкс сел в кресло напротив Имре, Форстер остался стоять чуть в стороне и между ними, так, чтобы видеть обоих собеседников.
— Представляться считаю излишним, — начал шеф, не поздоровавшись. — Вполне достаточно того, что я знаю вас.
— Вы правы, — кивнул Имре. — Я, собственно, никогда не интересовался ни вашим именем, ни тем, кто вы.
У итальянца отвалилась челюсть, Форстер с беспокойством взглянул на шефа. Гость оказался не из робких.
Шеф остался невозмутим. Он знал об Имре больше, чем его сотрудники, Не только все обстоятельства, но и самого Имре как человека. Во всяком случае, Бенкс так думал и заранее предвидел, что переговоры окажутся не из легких, несмотря на то, что все карты, казалось, были в его руках.
— Перейдем к делу, — закончил он неприятное для обоих начало беседы. — Вы только что имели возможность слышать, что мы записали на пленку весь ваш разговор в Будапеште с нашим человеком по имени Нандор Саас.
Имре вынул сигарету, не спеша, не спрашивая разрешения, закурил и с видимым удовольствием затянулся дымком.
— Вы простите, если я вас поправлю, — ответил он, не повышая тона, — Магнитофонная запись, которую вы проиграли, не имеет отношения к делу. Театральные штучки оставим для слабодушных, я не из их числа. Главное — в ваших руках моя дочь. Что вы хотите за нее?
Бенкс удобно откинулся в кресле, положив обе руки на подлокотники.
— Что же, ваша смелость достойна уважения. Но слова в этих стенах не имеют значения. Так вы ничего не добьетесь. Будьте взрослым человеком, и мы сможем договориться.
— Отвечайте на мой вопрос!
Каррини весь кипел: он не мог себе даже представить, чтобы какой-то наглец посмел бы разговаривать с шефом в таком тоне. Он не выдержал:
— Прикажите, шеф, немного обработать этого храбреца!
Бенкс, всегда внушавший ужас подчиненным, повернул голову в сторону итальянца.
— Вы идиот, — сказал он тихо, но так, что Каррини содрогнулся.
Имре только сейчас разглядел итальянца как следует. «Это же фотограф, тот самый, что был на свадьбе Норы!» — узнал он.
Бенкс между тем вновь уперся немигающим взглядом в зрачки Имре.
— Речь идет о значительно большем, чем судьба
— Перед вами копия предсмертного заявления Иштвана Додека, — продолжал Бенкс. — В Будапеште вам вручили такую же.
— Додека принудили написать эту бумагу!
— Это надо доказать. Даже ваш приятель — подполковник, этот, как его...
— Балинт Рона, — подсказал Форстер.
— Да, да. Так вот, этот ваш Рона тоже уверен, что самоубийство имело место в результате минутного помрачения сознания, — это подтверждает и медицинское заключение. Вопрос лишь в том, в каком состоянии находился старик, когда он писал этот документ. Большая фантазия? Нет! Такого рода сомнения исключаются показаниями другого свидетеля. Взгляните, они тоже перед вами. Там Нандор Саас подробно описывает, какими делами вы занимались, будучи офицером СС.
«Это он! Именно он разработал и привел в исполнение весь этот дьявольский план! Он приказал убить Додека!» Эта внезапная мысль вызвала у Имре такой гнев и ненависть, что он покраснел. Медленно, растягивая слова, чтобы не выдать своих чувств, Имре ответил:
— Саас написал все это по вашему приказу. Вы диктовали, он писал. — И тут же возникла другая мысль, принесшая столь же внезапное успокоение. «Они прослушивали все мои телефонные разговоры. Значит, и последний с Роной перед отъездом. Молодец Балинт, ловко придумал».
От Бенкса не укрылась неожиданная перемена в настроении, невольно отразившаяся на лице собеседника. Но он понял это иначе: Имре испугался, противник почти сломлен.
— Разумеется, Саас готов повторить свое заявление и перед вашим прокурором, — возвысил голос Бенкс и опять сделал знак Форстеру. На стол лег еще один лист бумаги.
— Ознакомьтесь, — сказал Форстер. — Это показания Роберта Хабера. Он под присягой утверждает, что вы лично стреляли в него в ту новогоднюю ночь.
Имре смял сигарету в пепельнице, встал и подошел к окну, за которым виднелись затейливые, ухоженные садовником южные растения зимнего сада. Каррини потной ладонью сжал в кармане рукоятку револьвера.
— Послушайте, вы! — Имре резко обернулся. — Вы прекрасно осведомлены о том, что я делал в сорок четвертом в Будапеште. Да, я стрелял, но только не в казарме. Да, я убивал, но убивал фашистов, их нилашистских прихвостней и палачей из СС. И это вы знаете!
— Знаю, — холодно подтвердил Бенкс. — Ну и что же? Здесь не комиссия борцов Сопротивления и не антифашистский комитет. — Он искоса взглянул на Каррини.
Итальянец метнулся к двери и растворил ее. На пороге появился мужчина, почти дряхлый старик, опиравшийся на две палки, совершенно седой. Глаза его лихорадочно горели.