Операция "Кеннеди"
Шрифт:
— Если смотреть со стороны, то, конечно, нет. Я бы не стал, ты бы не стала. И, будь наша воля, мы и его бы постарались остановить, отговорить. Но ты же знаешь Матвея. Он всегда делал то, что ему было в кайф. А задание, которое он получил, поверь мне, было самым кайфовым, о каком он только мог мечтать...
Я все-таки сболтнул лишнее, но Алина, кажется, не обратила внимания. Она достала из пачки еще одну сигарету и медленно произнесла:
— Значит, погиб на задании...
Значит, заметила!
— Алина, пойми...
— Не надо, Илюша, не мучайся. Нельзя, так нельзя. Я потерплю.
Она прикурила сигарету, сделала глоток чая и, неожиданно улыбнувшись, заговорила ровным и спокойным голосом:
— Ты, знаешь, я
На этих словах я чуть не выронил рюмку из рук. К счастью, Алина смотрела не на меня, а сосредоточилась взглядом на елке, светящейся гирляндами лампочек из угла кафе.
— ...и начался этот всенародный плач Ярославны, я поначалу не понимала, почему я никак не могу пробудить в себе жалость. Да, конечно, я ничего не смыслю в политике. Тем не менее я все-таки способна понять, что когда убивают премьер-министра, это, в общем-то, национальная трагедия и все такое. Ладно, допустим, все израильтяне страшно идейные, даже маленькие дети, и раз уж случилась национальная трагедия, так им, идейным, положено плакать. Но они постоянно твердили, как им жалко, по-человечески жалко погибшего премьера. А у меня и тут эмоции — по нулям. В конце концов, я поняла, почему я его не жалею: я ему завидовала. По телевизору все время крутили фильм с его биографией, и я смотрела и думала: вот бы мне так! Славно прожить жизнь и, когда все уже будет достигнуто, когда уже не к чему будет стремиться, на самом пике геройски погибнуть...
Подожди немного, подумал я с тоской в желудке, послезавтра ты узнаешь насчет геройской смерти. Вслух я сказал:
— Ты молодец, Алина, ты все понимаешь, как надо... Слушай, мне ужасно не хочется оставлять тебя сейчас одну, но...
— Но у тебя встреча с той, которая ответила мне вчера по телефону?
— Да нет, ты с ума сошла! Просто мне предстоит еще одно очень важное дело.
— А меня ты с собой взять не можешь?
— К сожалению, нет. Я завезу тебя домой, а к вечеру, когда освобожусь, приду к тебе или — ты ко мне.
— Шу бтыамель филь-балад иль-адиме? [16] , — раздался вдруг голос у меня над ухом. Я улыбнулся и, встав, протянул Али руку:
— hек, минрух мишуар. Тфаддаль маана. Уод! [17]
Алина, не понимающая, что происходит и как такое вообще может быть, сделала мне большие глаза.
— Потом объясню, — сказал я по-русски, уловив ее удивление: присевший за наш столик араб был негром, черным, как дядюшка Том.
16
Шу бтыамель филь-балад иль-адиме?
– Что ты делаешь в Старом городе? (арабск.)
17
hек, минрух мишуар. Тфаддаль маана. Уод!
– Да так, гуляем. Присаживайся к нам! (арабск.)
XIV
Черные палестинцы в Израиле есть, но их очень немного. Встречая темнокожих людей в Восточном Иерусалиме, Алина, как, впрочем, и многие другие израильтяне, наверняка принимала их за туристов. Между тем в мусульманском квартале Старого города живут несколько сот черных палестинцев — потомков жителей Судана, совершивших в двадцатые годы хаддж в Иерусалим, да и оставшихся здесь жить. Мой приятель Али Абдель Хади был одним из потомков суданских паломников. В свое время он играл видную роль в подпольном руководстве Народного фронта, а в 1968 году был осужден на двадцать лет за то, что подложил бомбу в урну на углу улиц Невиим и Штраус — там, где сегодня находится Культурный центр советских евреев. Взрывом было ранено пять человек. Освободившись досрочно благодаря известной сделке с Джибрилем,
Али был человеком неимоверно общительным и даже салонным — в той мере, в какой это слово применимо к левантийским кофейням. Свою клиентуру он набирал прямо на улице. Набирал — мягко сказано: он просто хватал туриста за рукав и не отпускал до тех пор, пока тот не соглашался совершить "альтернативную прогулку", как это называлось в рекламном лексиконе Али. Как-то раз у Яффских ворот он цапнул по ошибке меня и был страшно обескуражен, когда я ответил ему по-арабски "муш ла-зем" [18] . Узнав, что я — израильтянин, к тому же из России, Али заявил, что я обязан оказать ему "шарраф" [19] и выпить с ним кофе. Мы зашли в то самое кафе, в котором сидели сейчас с Алиной. Али рассказал мне свою историю, а затем начал расспрашивать о жизни русских израильтян. "А где они обычно проводят время?" — поинтересовался он среди прочего. "Как раз там, где ты в 68-м году положил бомбу", — ответил я.
18
муш ла-зем - не надо (арабск.)
19
шарраф - честь, уважение (арабск.)
Меня Али полюбил за то, что я, во-первых, неплохо говорил на арабском, который начал учить в армии, а потом на городских курсах; а во-вторых за то, что, в отличие от большинства русских, я не был расистом. Для меня же Али был замечательным источником информации о том, что происходит в палестинской среде — как в народе, так и в руководстве: даже отойдя от дел, он не терял старых связей и был в курсе всех событий.
Усевшись за столик, Али перешел на иврит, который после многих лет, проведенных в израильской тюрьме, знал в совершенстве.
— Ну что, — начал он, — угостить вас фалафелем? Как говорится, один фалафель для двух народов?
— Нет, спасибо, Али, мы не голодны. Расскажи лучше, что происходит?
— Как "что"? Сам разве не знаешь? Закладываем основы демократии нового палестинского общества. На этой неделе познакомился с методами допроса в родном БАМАДе...
— Ну и как?
— Что тебе сказать... Они от вас многому научились, но не всему еще.
— В смысле?
— В смысле — не бьют пока.
— А чего хотели?
— Того же, чего и ты: информации.
— Не обо мне, надеюсь?
— Очень ты им нужен! У них сегодня сверхзадача выявить всех, кто про Абу Амара анекдоты рассказывает.
Абу Амар была партийная кличка Ясера Арафата.
— А что, есть анекдоты? — спросил я с любопытством.
— Да сколько хочешь! И я даже знаю, кто их распространяет.
— Кто же?
— Он сам! Потом его люди смотрят, кто смеется. Ох, хитрый человек Абу Амар!
— Да брось, Али! В совке про Брежнева тоже говорили, что он специально про себя анекдоты придумывает. Все это — чушь. Это говорят про всех диктаторов.
— Не знаю, не знаю, — не унимался Али. — А что чуть ли не каждый год идут слухи про смерть Абу Амара, скажешь, тоже чушь? То в него из Ар-Пи-Джи стреляют, то самолет его пропадает, то инсульт его разбил... И каждый раз — слезы, всенародный траур... Флаги с черной ленточкой, траурные речи, выбирают преемника... А через несколько дней — глядь: живехонек, меняет приближенных. Кто недостаточно скорбел — уходит в отставку. И хорошо, если не вперед ногами...
Я посмотрел на Алину и понял, что общество моего палестинского друга безумно ее тяготит. Да я и сам, признаться, был не в настроении слушать именно сейчас его майсы. Я извинился перед Али за то, что должен бежать, сердечно с ним попрощался, и мы ушли.