Шрифт:
All rights reserved
DISCLAIMER
Сюжет настоящей книги является художественным вымыслом. Все персонажи, герои, действующие физические и юридические лица являются плодом воображения авторов. Любое совпадение или сходство имен и обстоятельств, упоминаемых в данной книге, с реальными лицами и событиями является чистой случайностью.
ACKNOWLEDGMENTS
Авторы выражают признательность Эли Куранту, Виталию Чиркову и Михаилу Шейтельману за идею; Александру Авербуху, Алану Ароловиичу (Chumka), Сергею Барбарашу (Sgt), Маргарите А. Бушелевой (missx), Марку Галеснику, Gin-Ger'у (Михаилу Крелину), Алине Креймер (ALishka), Андрею
.
И в такие дни нет царя над Израилем, и всякий муж делает то, что правильно в глазах его.
Книга Судей, 17:6, 21:25
We are arrant knaves, all, believe none of us. Go thy way.
Шекспир, "Гамлет", акт 3, сцена 2
"В бесконечной Вселенной возможно все, — сказал Форд, - даже выживание".
Дуглас Н. Адамс, "Ресторан на краю Вселенной"
История, рассказанная ниже, правдива. К сожаленью, в наши дни не только ложь, но и простая правда нуждается в солидных подтвержденьях и доводах. Не есть ли это знак, что мы вступаем в совершенно новый, но грустный мир? Доказанная правда есть, собственно, не правда, а всего лишь сумма доказательств. Но теперь не говорят "я верю", а "согласен".
И. Бродский, "Посвящается Ялте"
Уважение к человеческой жизни — это святая святых нашей национальной культуры. Поэтому позвольте пожелать вам, чтобы эта святыня нашла выражение и в ваших произведениях.
Премьер-министр Израиля Шимон Перес в Обращении к израильским писателям,
18 ноября 1995
Эх, полным полна параша! Нам ее не расхлебать! Не минует эта чаша. Не спасти Отчизну-мать.Тимур Кибиров, "Послание Льву Рубинштейну"
Кто даст правильный ответ — тот получит десять лет...Из советского фольклора
ОСТРОВ ЧУНГ ЧАУ, ГОНКОНГ
26 декабря 1995 года
23:15
Их было двое, спрятавшихся в высоких зарослях тропической осоки, возле самого забора, в зеленых маскхалатах с бурыми пятнами, десантных сапогах и высоких капюшонах. Они сидели так уже довольно долго — не меньше четверти часа, прижавшись к земле, не решаясь выйти из своего укрытия. Амир, уставившись в экран, наблюдал за ними с того самого момента, как они спрыгнули с забора и распластались в траве. Другие охранники тоже заметили на мониторах это странное движение — две тени, скользнувшие вниз по белой поверхности забора и замершие внизу.
Наконец, тени начали шевелиться. Амир следил за тем, как они медленно, пригибаясь к земле, движутся в сторону главного здания усадьбы. Лунный свет ярко освещал дорожку, ведущую от центральных ворот к крыльцу здания, так что здесь незваные посетители вряд ли рассчитывали остаться незамеченными. Впрочем, они, видимо, и не собирались воспользоваться парадным входом: еще не достигнув стены главного здания, гости изменили направление своего движения и начали пробираться к небольшому павильону, в котором располагались система автономного питания и коммутатор связи всей усадьбы.
Амир почесал в затылке. С одной стороны, его распирало любопытство. Зачем пришли эти люди? Что им нужно? Кто их послал? С другой стороны, в его обязанности ответственного за внутреннюю безопасность выяснение подобных вопросов не входило. Он должен был проследить, чтобы эти люди — зачем бы они ни пришли — умерли здесь и сейчас. Амир поднялся из кожаного кресла, приладил глушитель к стволу снайперской винтовки и, не сводя глаз с монитора, подошел к зарешеченному окну.
Глядя сверху, он не сразу различил их в траве, возле самых дверей павильона. Поймав один из зеленых капюшонов в крестовину оптического прицела, Амир выстрелил. Сухой хлопок потерялся в стрекоте тропических цикад и монотонном свисте неизвестной экзотической птички. Первый из гостей навзничь повалился в траву. Второй обернулся, взглянул на товарища и, возможно, успел даже понять, что произошло, перед тем, как раздался второй хлопок, и разрывная пуля седьмого с половиной калибра вошла ему в темя... Амир отошел от окна, взял со стола "Моторолу", поднес ее к губам и сказал в микрофон:
— Ли, Энди, проверить участок!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ИЛЬЯ
I
Матвей звенел и подпрыгивал: "А Шхем ни в коем случае нельзя отдавать! Ты что, отец! С катушек съехал?! Для того мы его в шестьдесят седьмом завоевывали, чтобы теперь этим засранцам отдавать?! Они там, в Израиле, без нас размякли, конечно: Дизенгоф, девчонки, то-се. Вон, в последнем "Мевасере" полстраницы рекламы одних секс-шопов. Ясное дело, жопу подставлять под арабские камни, а тем более пули, при такой клевой жизни в тылу никому уже не хочется. Но ничего. Мы, брат, внесем им свежую струю. Дай только доехать. Я лично, как приеду, сразу иду в десант записываться. Красный берет под погоном — и все тель-авивские телки у моих ног..."
Трясясь в такт прыгающей картинке шхемских улиц, вставленной в зарешеченное ветровое стекло моего джипа, я размышлял о том, как изменились мы с Матвеем за какие-нибудь десять-двенадцать лет. Ну в самом деле, разве это так много для человеческой жизни и судьбы — десять лет? Микеланджело свой Сан Пьетро, кажется, все четырнадцать разрисовывал. Неужели за это время он стал другим человеком? Изменил взгляды, привязанности, привычки и вообще — характер? А впрочем, может, и изменил. Это только когда читаешь чью-нибудь биографию, десять лет пролетают мигом. Когда проживаешь их сам, они тянутся бесконечно. А почему, кстати, десять? Когда мог гнать Матвеич свои телеги про Шхем и береты?.. Году, наверное, в восемьдесят втором, когда израильские танки героически рвались к Бейруту. Ну точно! — в восемьдесят втором, в июне, во время выпускных экзаменов. В метро, по дороге на экзамен по литературе, пока я пытался повторить единственный худо-бедно знакомый мне билет — "Грибоедов: Горе от ума", Матвеич заворачивал меня в бело-голубое знамя своей сионистской пропаганды. Что не помешало ему, сукиному сыну, получить пять, а мне — позорные три балла: я вытащил "Патриотическую тематику в советской литературе"... Значит не десять лет, а все тринадцать. Вечность...