Операция «Немецкий лис»
Шрифт:
2. Содействовать аграрным захватам.
3. Устраивать взрывы на судах Балтийского флота.
Агент называет имя русского социалиста за рубежом, получившего четыре миллиона марок за содействие сепаратному миру. (Сводка ГУ ГШ №1041).
За Старшего адъютанта разведывательного отделения Штаба 1-й армии Подполковник Петровъ.
Давин посмотрел на часы – десять вечера. Второе марта. Народ прямо на рельсах встречал делегацию хлебом и солью. Пока Гучков и Шульгин раскланивались, Давин решал, в какую
Делегация прошла в поезд. Шульгин и Гучков зашли в купе Николая II. С ними, с папкой в руках, прошёл Давин. Салон был ярко освещён, стены светло-зелёного бархата. Государь был заплаканный, землистого цвета, с щетиной. В полевой форме одного из кавказских полков. Старался держаться, но руки подрагивали. Поздоровался за руку, скорее любезно, чем холодно.
– Ваше Величество – начал Шульгин.
– Не надо. Садитесь господа. В Петрограде бунт, гарнизон Царского села перешёл на сторону нового правительства. Я низложен. И ехать некуда. Отрекусь и уеду к себе в Ливадию заниматься садами. Лишь бы только уцелели в руках этих мужиков моя жена и дети. Я отрекусь, господа.
В углу салона сидел неизвестный генерал, который вёл протокол. Он внимательно за всем наблюдал и записывал. Царь вышел в другую комнату и вернулся с заготовленным им самим текстом отречения. Оно было написано на пишущей машинке на небольшом листе бумаги. Перед тем, как подписать, царь спросил – Действительно ли всё кончено и нет дороги назад?
Шульгин встал – Ваше Величество, власть у Временного Правительства. Вы знаете, что происходит в Таврическом дворце. Государственная Дума окружена войсками и народом, которые не допустят возвращения старой власти.
Царь подписал отречение и вручил бумагу Гучкову. Давин посмотрел на исторический документ и аккуратно вложил его в папку.
– Можете ли Вы взять на себя определённую ответственность и дать гарантию, что мой акт отречения успокоит страну и не вызовет каких-либо осложнений.
– Насколько можно предвидеть, мы никаких осложнений не ждём.
Царь коротко поклонился и вышел. Давин взглянул на часы, без десяти двенадцать. Гучков посмотрел на Давина – ну, что, господин разведчик. Теперь Ваша работа.
– Простите, не понимаю.
– При таких волнениях в Петербурге, боюсь, мы можем, не довезти сей документ в целости.
Коротко посовещались с министром двора Фредериксом. На большом листе отпечатали текст отречения. Царь повторно расписался карандашом, а сбоку поставил свою отметку министр двора. Оригинал остался царю, а большой лист взял Давин.
Обратно в Петроград ехали в разных поездах. Делегация с шумом, с провожающими погрузилась в специально предоставленный состав. А капитан Давин с папочкой в сумке сел в обычный, который к тому же задержали на два часа. Народа из Пскова в Питер было немного. Ночью, когда все спали, он раскрыл большой лист:
«Божею милостыю, Мы Николай Вторый…объявляем всем нашим верноподданным. В дни
Николай».
Давин перечитал ещё раз. Что теперь будет с царём? А с нами? Со страной. Вспомнил германцев. Ладно, надо работать.
Ночь не спал. С вокзала взял извозчика. В Думе все ещё спят, отправился на Гороховую. На Гороховой всё менялось. Революция меняла страну не в лучшую сторону. Полиция и Охранка всегда были верными Государю, поэтому на них волнения отражались самым кардинальным и неприятным образом. Часть жандармов были перебиты, часть смещена или уволена. Некоторые участки сожжены, а картотеки уничтожены.
Дежурный на входе не спал. Козырнул. Давин достал небольшой значок, показал. Дежурный жандарм, почти не глядя – Проходите, Ваш бродь. Только Вы постучите сначала, они с револьвером спят – перекрестился.
Интересно. Пошёл к лестнице по длинному коридору. На первом этаже несколько кабинетов носили названия существующих в России партий. «Социал-революционеры», «Меньшевики», «Народники», «Общественное движение», «Анархисты». О – «Большевики» – к этим стоить зайти. Но позже.
Поднялся выше. Канцелярия тихонько гудела. Здесь собиралась вся информация. Текущая переписка, телефонные разговоры, телеграфные сношения и денежная отчётность. Здесь же был специальный отдел по установлению лиц и адресов. И огромный архив с карточным алфавитом.
На следующем этаже на него посмотрели сугубо. Давин задерживаться не стал и отправился дальше. Всё-таки отдел наружного наблюдения. Тут ребята серьёзные, прошедшие военную службу. Многие отсюда попадают в Охранную службу.
Давин поднялся выше. Гулкая тишина, как в музее. Подошёл к огромной двери, хотел было постучать. Поднял руку, потом отошёл вправо. Постучал. Ещё раз. Не стреляют, вот и хорошо. Открыл дверь.
Глава шестая.
Телеграмма. «Рейхсканцлеру Германской Империи Теобальду фон Бетман-Гольвегу. Министерству иностранных дел надлежит постоянно ставить меня в известность по известному делу. Вильгельм II».
Телеграмма. «Министру иностранных дел Артуру Циммерману. Нет никаких препятствий проезду русских революционеров по территории Германии. Готовы обеспечить специальный поезд и необходимую охрану. Генеральный Штаб».
Машина была старой – хорошо, что заводится. Из-за руля вышел водитель, мужчина лет сорока, с короткой причёской и усами. Взял чемоданы Ульяновых и сложил их в багажник. Тронулись.
– Вы поедете на специальном поезде. Машинист, кочегар, охрана, в общем, все в этом поезде наши люди, – Гепп сидел на переднем сиденье авто, обернувшись к Ульяновым – поезд будет опломбирован на всём протяжении пути.