Операция "Немыслимое".

Бондарь Дмитрий Владимирович

Что-то я запутался в этих размышлениях и у меня получился заколдованный круг: проводить либерализацию нельзя, потому что она грозит сосредоточением экономической и политической власти в руках частных структур и разорением всех остальных. И в то же время не проводить ее тоже нельзя, потому что невозможно бесконечно сохранять дисбаланс стоимостей между разными отраслями экономики, когда все сверхприбыли уходят на компенсацию сверхзатрат в инфраструктурных проектах, не оставляя ни копейки лишней для организации нормального быта граждан.

— В общем, Ландри с Сергеем Михайловичем сейчас работают над тем, чтобы получить эксклюзивные права на предоставление монополии на всю внешнюю торговлю СЭВ. Тим в Москве

вместе с Козловым и Старым, а твой отец в Париже. С недавних пор Горбачев ищет расположения Камдессю, потому что собственной безответственностью завел страну в тупик и отчаянно нуждается в деньгах. Этот наивный партократ серьезно думает, что от директора-распорядителя МВФ что-то зависит. Видимо, переносит опыт управления советской структурой на все остальные структуры. Хотя тоже непонятно, ведь кому как не ему знать, что у конкретного чиновника очень немного прав распоряжаться тем ресурсом, что ему доверен. Только в рамках уставов и уложений. Ну, как бы там ни было, он ищет выходы на кредитные организации, предполагая даже вступление и в МВФ и во Всемирный Банк. Когда эти движения станут заметны журналистам, те постараются выставить Горби в неприглядном свете, чтобы было понятно обывателю, что с русскими договариваться трудно, почти невозможно. Припомнят все — и централизацию внешней торговли, и идеологический догматизм, и, — Фролов взял какую-то бумагу со стола и зачитал: — "фундаментальную несовместимость советской экономической системы с институтами свободного мира". Удивительно, что если эта фундаментальная несовместимость понятна составителям этого документа, то почему они настаивают на либерализации и реформировании внутреннего советского рынка? Потому что знают, что в случае реформ советская экономика будет окончательно разрушена именно в силу несовместимости. Фундаментальной. Но на самом деле хозяева МВФ не очень-то спешат кредитовать Советский Союз на его условиях, и тянут резину, дожидаясь, пока коммунисты будут готовы на все ради кредита. Вот и вся подоплека трудного переговорного процесса. И у них бы получилось, не будь нас с тобой.

Я постарался вспомнить, что мы такого сделали, чтобы поставить на место вашингтонских воротил, но ничего не вспоминалось особенного.

— И что же мы с тобой натворили?

Серый без слов протянул мне картонную папку с трогательными тесемочками. Не хватало только традиционной надписи "Дело N__". Она была уже развязана, но показалась мне очень легкой. Она и не могла быть тяжелой, потому что внутри нашелся одинокий листок с короткой — на полстраницы — записью. Я пробежал по ней глазами и удивился:

— Это серьезно? Кредитная линия на десять лет в тридцать миллиардов долларов?

— Серьезнее быть не может, — самодовольно ухмыльнулся Серый. — Связанный кредит. Обвешан обязательствами как собака блошками. Мы даем Горбачеву деньги, а нам за это обширные преференции во внешней торговле, в создании совместных предприятий, и много, много, много чего еще. Все будет делаться через Moskow Narodny Bank Limited.

— Это же у меня? В Лондоне? Та самая синекура в Мооргейте, куда так стремится попасть каждый банковский служащий из СССР?

— Он самый, — подтвердил Фролов. — Английский банк со стопроцентным советским участием — абсолютный уникум, с вековой историей и филиалами в Нью-Йорке, Берлине, Париже, Сингапуре и Шанхае. Он и выступит агентом в сделке. А с нашей стороны сделку обеспечит группа банков: крупнейшие кредиторы — Первый Республиканский из Далласа, Южный Банк, Мэрилендская Национальная Корпорация, ну и по мелочи несколько.

— А не опасно? Разведет потом Горбачев руками, скажет: ну, понимаете, товарищи, ну не смогла я! И плакали ваши договоренности?

— Шутишь? — Серый улыбнулся так широко, словно и в самом деле услышал нечто смешное. — Кредитный договор составлялся

юристами Arthur Andersen, там нет места для подобных хитростей. Получит геморрой почище царских облигаций, выпущенных до семнадцатого года, которые, кстати, MNB только-только погасил. Главное, чтобы они наше соглашение в Кремле одобрили окончательно. Но, думаю, это все-таки случится. Потому что большого выбора у них нет, и если Михаил Сергеевич заупрямится — мы позаботимся, чтобы его отказ от денег подался в советской печати под правильным углом. У них же сейчас гласность, плюрализм — вот и пусть расхлебывает, пусть объясняет товарищам причины своего саботажа и отказа от кредита размером в весь внешний долг Советского Союза? Но если все же он примет условия и откажется от ползанья на брюхе перед МВФ и ВБ, то очень скоро товарищ Горбачев будет нашим лучшим другом. И проведет реформы так, как нужно, а не как у него получается обычно. А будет строить из себя подвижника — получит хрущевский сценарий. Желающие пересесть в его кресло уже есть. Как у Шекспира: "Отчаянный недуг врачуют лишь отчаянные средства… Иль никакие".

Пока Серый говорил, у меня в мозгу вертелась неожиданная мысль, которую я не преминул озвучить:

— А размещу-ка я тоже часть своих накоплений на счетах MNB? Миллиардов пять-шесть? Бумаги, депозиты? Заодно буду держать этот банк за вымя — чтоб не начудили чего. Что скажешь?

— Я? Да я-то ладно, переживу. А вот что скажет сэр Спратт? — невинно поинтересовался Серый.

Я отвел взгляд, потому что всегда неприятно, когда тебя ловят за руку на месте… ну не преступления, а… ошибки, что ли? Видимо, в будущем я все-таки проболтался Фролову. Или он сам узнал о том ультиматуме?

Вот так обычно и случается: хранишь, холишь и бережешь какую-то тайну, известную только тебе, а потом вдруг оказывается, что не знали о ней только бедуины в Сахаре и то по причине полного равнодушия ко всему, что выходит за границы песков.

Карнаух частенько мне говорил — если чувствуешь, что тебя обошли, сделай хотя бы вид, что все идет по твоему плану, перспективы тебя полностью устраивают и ни на что другое ты не претендовал. Тогда с тобой будут считаться, даже в случае твоего локального проигрыша. Люди будут думать, что ты ведешь какую-то хитрую игру и, сами того не подозревая, станут противодействовать этому блефу, выступая на твоей стороне. Но если почувствуют фальшь — утопят в дерьме с троекратным усердием. Поэтому даже когда врешь и выкручиваешься — будь правдив и искренен.

Вспомнив этот урок, я ответил так, будто мы тысячу раз о том говорили:

— А что он может сказать? Формально я его просьб не нарушаю: деньги в английском банке на территории Британии. А там уже мое дело, в какую корзину мне складывать собранные яйца.

Серый выглядел немного… опешившим. Не знаю, чего он ждал — покаяний, истерик, заверений в вечной преданности? Но на такой ответ он точно не рассчитывал.

— Не нарушаешь, значит?

— Не-а. Ни в одном пункте. Ну заработают немного коммунисты на этих деньгах, ну и что? Мне нужно, чтобы мои сохранились и немного приросли. Чтобы я имел к ним постоянный доступ и чувствовал себя спокойно. Да и не подписывался я строить козни Москве!

— Крючкотвор, — засмеялся Фролов, но развивать тему не стал. — Держи для общего развития.

Он протянул мне еще две крохотных кассеты от диктофона:

— Послушай на досуге обязательно. Очень… бодрит.

— Что здесь?

— Выступление одного интересного норвежца, имени не помню, — он повернул кассету другой стороной и прочел: — А, вот — Эрик Рейнарт. Интересно рассуждает. О неолиберализме, неоколониализме, о причинах развития и бедности стран. И почему бедные обречены беднеть, а богатые — богатеть. Интересно. И еще полнее дает представления о вреде международного разделения труда.