Операция "Носорог"

Дэвис Джон Гордон

Радиостанция в «лендровере» старины Нормана была включена, и мы слышали, как Национальный парк Уанки докладывает Управлению в Солсбери о замеченных браконьерах.

— Гады! — сказал Томпсон.

— Я тут тоже к браконьерам подбираюсь, — поделился старина Норман.

— Ну и? — поинтересовался я.

— Дайте срок. Пусть думают, что я недотепа.

— Ружья или петли? — спросил я.

— Все на свете. Через два года на Руйе ни одного зверя не останется, — заключил старина Норман.

— Поймай этих гадов, — сказал Томпсон, — непременно поймай!

Мы допили чай.

— Начали, — сказал Томпсон.

Мы шагали друг за другом по неровным сухим золотистым склонам; первым шел следопыт,

ведя нас туда, где он обнаружил самые четкие следы, за ним Томпсон, дальше Ричард, за ним Грэм, за Грэмом Невин, за Невином я, дальше рабочие с ружьями, радиостанцией, веревками, питьевой водой и топорами. Местность была бугристая, сильно пересеченная. Через час следопыт остановился и указал рукой на землю; мы окружили его, внимательно глядя под ноги, и увидели след.

— Это первый, — сказал следопыт.

Мы нагнулись, изучая след. Солнце начало припекать, и все мы покрылись испариной. На пятачке мягкой земли чуть заметной серповидной ямкой отпечаталось носорожье копыто и сразу за ним — морщинистый узор подушечки.

— Левый палец.

Томпсон поднял с земли прутик, обвел след в виде трилистника чертой, и нашим глазам явственно предстал отпечаток всей ноги.

— Кунене? — Томпсон посмотрел на Бена. — Утренний?

Бен кивнул. Он стоял с безразличным видом, отдыхая, попыхивая трубкой, тощий, старообразный. Страдал ли он от похмелья? По лицу не скажешь.

— А где второй след?

— За холмом, — показал рукой следопыт. — Километра три будет.

— Ясно. Пойдем по первому следу.

Часы показывали восемь.

Глава третья

Жара, слепящее бело-голубое полуденное небо безоблачно, редколесье буша не очень-то жалует тенью. Сквозь резиновые подметки ощущаем жар каменистой твердой земли, жаркий, сухой, неподвижный воздух обжигает кожу, пышут жаром бурый и серый буш и высокая сухая желтая трава, и до самого края бело-голубого неба нескончаемой чередой ткнутся лиловые бугры и серые гряды скал. Плохая местность для поиска. Следопыты рассыпались цепочкой, поделив участки. В который раз мы потеряли след. Большая стая бабуинов пересекла нам путь и затоптала след носорога. Мы прошли порядочный конец по холмам и оврагам, петляя и кружа, пересекая собственные следы. Этот носорог оказался изрядным бродягой. Каждый знак в книге природы требовал внимания — примятая земля, сдвинутый камешек, растоптанный сухой лист, сломанный прутик на высоте полутора метров, где носорог закусывал на ходу.

Говорить разрешалось только шепотом. Мы шли редкой цепочкой, разбросанной на сотни метров, не видя крайних. Даже яркие рубашки пропали бы из виду, а защитная одежда и подавно. Носильщики остались где-то позади под деревом, ожидая, когда мы что-нибудь обнаружим. Я шел за Беном. Воспаленные глаза на бесстрастном старообразном лице, голова под казенной войлочной шляпой с обвисшими полями чуть наклонена, трубка попыхивает. Сзади на поясе болтается оловянная фляга с водой. Худые черные икры, казенные ботинки, защитные гетры. Я шел за Беном, потому что он был лучший среди следопытов, стараясь учиться у него, совершенствоваться в поиске. Сам я сдался бы давным-давно. Одно дело приметить след, совсем другое — истолковать его. Давность следа я мог определить только в самых очевидных случаях. Увидев сдвинутый камень, я тихонько шлепнул себя по бедру, привлекая внимание Бена, и показал на землю. Его воспаленные глаза небрежно скользнули по камню.

— Зуро, — сказал он. — Вчерашний.

Вчерашний? Нижняя сторона камня вроде бы совсем свежая. При таком солнце след вполне может быть сегодняшним.

— Почему? — спросил я шепотом.

— Зуро, — повторил Бен.

Я шел сбоку от него в десяти метрах, немного отставая, чтобы не наступить на какой-нибудь след, прежде чем он его увидит. Снова знак: распластанный лист и на земле рядом с ним метина от копыта. Я шлепнул себя по бедру. Бен подошел. Глянул и отвернулся, ничего не сказав.

— Зуро? — Я присел, всматриваясь.

Как определить, когда на мертвый сухой лист наступил зверь — сегодня утром или вчера? Да при таком солнце! Пусть маленькая метина от пальца смазана, так ведь земля сухая и твердая. Ну, ладно. Послышался свист цесарки — такой же звук получается, когда человек свистит, приставив палец к губам, и я поднял голову и подумал: «Слава Богу». Свист донесся в долину с севера, сверху. Мы двинулись в ту сторону.

Из зарослей в ста шагах к югу от нас вышли Томпсон и следопыт по имени Ньямби, направляясь туда, откуда прозвучал сигнал. Только бы не Калашака оказался счастливцем. Калашака — рабочий, который нес блокноты, — воображал себя следопытом, хотя смыслил в этом деле не больше моего. Сближаясь, мы шли на свист по высокой жаркой траве. Так и есть — Калашака, и лицо его выражает радость. Ричард и Невин уже подоспели и изучали след.

— Зуро, — презрительно произнес Томпсон.

Калашака повесил голову. Подошел Бен, нагнулся, упершись ладонью в тощее колено, и посмотрел на след. Маленькая царапина на твердой земле.

— Кунене, — сказал Бен. — Утренний.

Томпсон поглядел на него:

— Зуро.

Бен чуть заметно качнул головой.

— Уверен, что вчерашний, определенно, — настаивал Томпсон.

Бен уже шагал дальше, повернувшись спиной к нам, искал продолжения следа. Калашака сиял, довольный собой. Томпсон все еще сидел на корточках, изучая метину.

— Ты уверен, Бен?

Бен только крякнул, стоя к нам спиной в восьми шагах и всматриваясь в землю.

— По-моему, след вчерашний, — сказал Грэм.

Невин ничего не говорил. Я тоже воздержался от высказываний. Только подумал: хоть бы Бен оказался прав. Томпсон выпрямился.

— Думаю, он прав. Бен всегда прав.

Бен, Ньямби и Калашака уже рассыпались цепочкой под знойными лучами солнца по сухому склону в двадцати шагах от нас. Казалось, даже затылок Калашаки сияет. Мы тоже рассыпались и последовали за ним.

Вниз по склону, через глубокую ложбину, вверх по другому склону, вниз к реке, вдоль реки, вверх по холмам, через высохшее русло, опять вверх по холмам, и всю дорогу жара и сушь и твердая земля. Встречались другие следы, но все зуро, вчерашние. Мы видели свежие следы льва и антилоп куду и импала, но все следы носорога, за исключением того, по которому мы шли, были вчерашние. Свежий навоз нам не попадался. Мы много раз теряли след. Нашли место, где носорог отлеживался во время полуденного зноя, — пыльная яма у муравейника под деревом, а на пыли отпечатки кожных складок. Он и вчера тут отлеживался. Дальше след повел нас вверх через холм и вниз через крутой овраг и опять вниз через второе высохшее русло. Не зверь, а непоседа какой-то. Мы уже отшагали километров тридцать с хвостиком, петляя туда-сюда. Томпсон винил во всем бульдозер, который рокотал в двадцати пяти километрах. Звук отдавался в холмах. Одинокий самец обычно не бродит вот так по всей округе. Иное дело — самка с детенышем, которого она оберегает, но самцам это несвойственно. Томпсон был в отвратительном настроении, все его злило: подвыпившие рабочие, бульдозер, местность, пропадающий след.