Операция «Остров Крым»
Шрифт:
– Можете подавиться Ефремовым, беляки, – услышал он чей-то незнакомый, не связиста, голос. – Не получите вы своего Верещагина. Он уже в Москве. А вам скоро пиздец придет.
– Держите его, guys! – успел крикнуть англо-крымец, когда Князь выскочил из БМД и бросился на полковника.
Предупреждение несколько запоздало: Князь успел вцепиться Ефремову в горло. Общими усилиями нарушение Женевской конвенции удалось предотвратить, хотя Ефремов потом кашлял еще около получаса.
– Сегодня я слышу эту фамилию слишком часто! – разозлился Кронин. – Запомните, Берлиани: в первую очередь у вас обязательства перед армией, перед страной, перед морской пехотой, и лишь потом – перед вашим другом. Вы не имели права выходить на связь с советским командованием! Вы не имели права предлагать пленника к обмену. И вы не имеете права заявлять, что это ваш пленник. У нас тут не Грузинское царство, слава богу!
Берлиани был аж бронзовый от гнева, но помалкивал. Он понимал, что не прав, но признавать этого не желал. В конце концов, Кронин – не его командир, и если бы не лично он, Георгий Берлиани, то Кронин до сих пор прокисал бы на гауптвахте своего же полка. И гораздо больший вклад в освобождение полковника внес Арт. Так что Кронин может, как минимум, не говорить про своего офицера через губу. Георгий не спорил лишь потому что слишком устал.
Берлиани понимал жестокую логику войны. Понимал, но не мог ее принять.
– Уезжайте, капитан, – примирительно сказал Кронин. – Вы выполнили свой долг, и мы вам благодарны. Но теперь вам нечего делать здесь. Поверьте, все будет хорошо. Мы готовим штурм Симферополя, и если Верещагин жив, мы обязательно вытащим его. Разведка сообщает: в последние часы ни один самолет не стартовал из Аэро-Симфи. Его еще не отправили в Москву. Возвращайтесь в полк и займитесь своим делом. И запомните: до военного трибунала вам было – как это по-русски? – рукой поддать. Если вы вернетесь и станете выполнять свой долг, вы принесете больше пользы, в том числе – и Арту.
Когда брифинг для младших командиров закончился, в штабе остались только Кронин и Ровенский.
– Это сводит с ума, – вздохнул Старик. – Дел столько, что не знаешь, за что браться. Готовим штурм. Ведем два десятка мелких драк одновременно, стоит затихнуть в одном месте – начинается в другом. Полно раненых. Продолжают сползаться резервисты, приводят пленных. А я тут должен разбираться с этим… рыцарем в тигровой шкуре.
Ровенский не ответил. Это было явным признаком того, что он с чем-то не согласен.
– Вы с чем-то не согласны, подполковник?
– Сэр, вы имели право снять с Берлиани голову. Но не при всех. Вы, наверное, не понимаете, что означает фамилия «Верещагин» для младших командиров и рядовых.
– Для меня она означает изжогу, – скривился полковник. – Черт возьми, что происходит? Почему всех заботит судьба этого авантюриста, но никого не волнует судьба операции в целом?
– Операцию в целом мало кто видит. Солдату нужен простой и понятный символ того, за что он сражается. Причина, по которой он ненавидит врага и человек, за которого он согласен умереть. Верещагин – уже легенда.
Полковник в двух словах высказал свое мнение о легендах вообще и об этой – в частности.
Ровенский не ответил.
– Но вы-то хоть понимаете, как все это глупо?
– Понимаю, – искренне посочувствовал Ровенский. – Но и вы поймите. С легендой нельзя бороться. Но ее можно использовать.
– Делайте это сами. – Кронин отвернулся к окну. – Я не понимаю, как он вообще стал офицером. Людей с такими взглядами я бы отчислял еще на первом курсе офицерского. И пожалуйста, позвольте мне не слышать этой фамилии хотя бы до вечера.
Капитан Верещагин был очень далек от идеи насмехаться над ГРУ. Его бил озноб. Сидеть становилось больно, лежать – тоже: руку приковали довольно высоко от пола. Артем понимал, что все-таки свалится, но пока что он сидел, обхватив колени рукой и сохраняя остатки тепла между бедрами и грудью.
«Пойте, капитан. Не нужно сопротивляться. Спасайте свою жизнь».
Он знал, почему Полковник обратился к нему, к непрофессионалу. Пойте. Рассказывайте все, как на духу. Это не страшно.
Потому что вам никто не поверит.
Вернее, поверят. Но не сразу.
О господи!
Они все равно это сделают. Наркотики, боль, унижение – изо дня в день. Они это сделают просто для того, чтобы подстраховаться. Он не вымолит пощады и не купит ее.
Ну и черт с ними. Артем лег на левый бок, лицом к стене, и попробовал заснуть. Удалось, как ни странно: сутки без сна, мозг требовал свое.
Он проснулся от боли. Затекла рука, пришлось встать, но чтобы опереться спиной о стену – не могло быть и речи. Артем стоял на коленях, прислонившись к стене лбом, прижавшись грудью к холодной батарее – пока не отошла кисть. Тогда он сел и прислонился к стене боком. Дрожь переходила порой в дергание – чтобы отвлечься, он вспоминал стихи и солдатские маршировки, то молился шепотом, то матерился. Была мысль вывести сержанта из себя, чтобы тот измолотил его до потери всех чувств. Он орал на Пероксида и ругал его самыми черными ругательствами. Сержант сидел на стуле неподвижно и смотрел на Артема своими вкрутую сваренными глазами.
Любой серьезный спортсмен – эксперт по части боли. Он чувствует оттенки, как дегустатор различает сорта вина. Подвергая свое тело экстремальным нагрузкам, он должен уметь терпеть боль, когда это нужно, и вовремя останавливаться, когда боль сообщает: все, дружок, ты взял через край!
Он думал, что у него есть опыт. Ему случалось обмораживаться и разбиваться, была трещина в лодыжке и перелом предплечья, был скверный случай с взорвавшейся газовой горелкой… И всегда выход был только один: встань и иди. Как бы хреново тебе ни было – встань и иди. Боль – та цена, которой ты купишь себе жизнь.
Но весь опыт бесполезен, когда никакой ценой ты себе жизнь не купишь. Бесполезен, когда нельзя встать и некуда идти. Бесполезен, когда знаешь, что дальше будет только хуже, и речь пойдет даже не о сроке сдачи – он уже сдался, и не об условиях – условия ставят они, и не о том, что ему удастся сохранить – ему ничего не удастся сохранить…
Наконец усталость опять взяла свое: он впал в забытье и оставался там до тех пор, пока новая инъекция не вогнала его в химическое бодрствование.
Капитан из разведуправления снова желал побеседовать.