Шрифт:
Глава первая
Пара «мессеров» выскочила из-за тучи и стремительно понеслась на перехват тихоходного Ю-52, подныривая справа и снизу, под брюхо. Немецкие летчики хорошо знали слабые стороны своих же транспортников и атаковали так, чтобы оказаться в секторе обстрела только одной из трех пулеметных установок. К тому же, при таком маневре, солнце слепило глаза бортстрелкам.
Оберштурмбанфюрер Максимилиан Штейнглиц вжался в сидение и втянул голову в плечи. Роковая фортуна не хотела отпускать его так просто. Минутная слабость и, как следствие, сдача в плен всего лишь
Каким он был идиотом, когда решил, что у русских диверсантов есть шанс уйти.
У транспортного «юнкерса» скорость всего двести с небольшим, а до линии фронта почти пятьдесят километров. Лететь — не меньше четверти часа. Даже если русский пилот, не жалея машины, станет непрерывно нагружать двигатель, это не на много сократит время полета. А новым «мессершмитам», чтобы догнать беглеца, достаточно пяти минут. Еще пять минут на то, чтобы гауптман Бертгольтц сообразил, что случилось на секретном объекте. И можно не сомневаться: Пауль сообразит. Он фронтовик, привык принимать быстрые решения и не побоится кого-то зря потревожить. Дальше последует звонок на ближайший аэродром и команда на взлет. Если, для экономии времени, в их район по рации не перенаправили пару машин, из тех, что уже находились в воздухе.
— О, майн Гот! — Максимилиан суетливо перекрестился. — Engel Gottes, mein heiliger Besch"utzer, bewahre mein Leben in der Furcht Christi, unseres Gottes*… (*Ангел Божий, хранителю мой святый, сохрани жизнь в страхе Христа Бога нашего…)
— Стреляй, фриц! Собьют же!
Голос Корнеева перекрыл и рев двигателей, и бормотание Штейнглица.
— Стреляй, сволочь!
Майор беспомощно смотрел на стремительно и уверенно атакующую самолет пару истребителей, по роковой случайности заходящих с той стороны, где сектор обстрела был только у пленного абверовского офицера.
Черт! А ведь оберштурмбанфюрер так горячо заверял в готовности к сотрудничеству, обещая выдать любые секреты в обмен на жизнь. И по глазам было видно, что фриц действительно согласен на все, только бы уцелеть. Поэтому, учитывая перегруз самолета и некомплект экипажа, Николай доверил ему место правого борт-стрелка. Майор рассчитывал на то, что немец, спасая собственную шкуру, будет отстреливаться даже от своих. А теперь что случилось? Фашист неожиданно опомнился и решил героически погибнуть? Смыть позор кровью? Или опять струсил?..
Но все это уже не имело никакого значения. Даже если бы оберштурмбанфюрер успел образумиться и нажать на спусковой крючок, он вряд ли сумел бы с первой же очереди попасть в непривычную, подвижную цель. Тем более что Колесников, не слыша звуков выстрелов, в отчаянье пытался заставить неповоротливый транспортник совершить хоть какой-то маневр.
— Не долго музыка играла… — пробормотал Корнеев. — Прощай, Дашенька. Извини…
Оба истребителя, так и не произведя ни единого выстрела, проскочили под «юнкерсом», покачивая крыльями, сделали горку и ушли на разворот в той же плоскости.
— Почему они не стреляли?..
Корнеев, в горячке, вместе с креслом центрального стрелка, развернулся за ними, пытаясь поймать хоть одного перекрестьем, но «мессеры», уверенно оставаясь в мертвой зоне, покинули дистанцию прицельного выстрела и стали снова заходить в хвост.
«Хотят посадить!»
Эта мысль объясняла если не все, то очень многое.
Учитывая сверхсекретность груза, вряд ли, даже в штабе армии, кто-то был в полной мере посвящен в тайну операции, чтобы в нужный момент суметь отдать внятный приказ. А уж тем более, в таком цейтноте. Тот офицер, что дозвонился до аэродрома, скорее всего, ничего толком не объяснив, потребовал задержать транспортный самолет Ю-52, направляющийся к линии фронта.
Дежурный по аэродрому, принявший звонок, особенно, если позвонивший представился офицером СС, не мог не доложить дальше. Но, зная отношение Люфтваффе к остальным родам войск и особенно частям СС, все спустили на тормозах. И если бы не немецкая педантичность, погоню могли вообще не выслать.
То есть, летчики, догнавшие их, понятия не имеют, кого они преследуют и какой груз на борту самолета. А полученный ими приказ, как предполагал Корнеев, звучал, примерно, так: «Транспортник посадить на ближайший аэродром. Сбить только в крайнем случае».
И что это дает? Время! Самый важный и не обходимый фактор в данной ситуации.
Как бы медленно не полз «юнкерс», но каждая выигранная минута приближает их к линии фронта еще на пару километров. Любой ценой надо дотянуть до передовой, а там многое может статься.
Вряд ли наши, даже получив радиограмму, так быстро среагируют, как немцы, но им и лететь ближе. А еще ближе — зенитчикам! Чтоб поднять трубку телефона и позвонить полковнику Сербиченко, над участком дивизии которого пролегал маршрут возвращения, полковнику Стеклову не требовалось ни разрешения, ни согласования.
Вот только где взять эти пару минут?..
— Не стрелять! — Корнеев заорал во всю силу. — Отставить!!! Никому не стрелять!..
Зная, что может быть не понят, майор соскользнул с кресла и, рассчитывая на то, что Ованесян больше приучен к исполнению команд, отданных на русском языке, сперва бросился к немцу.
Штейнглиц, весь белый, как первый снег, бормоча в полголоса то ли ругательства, то ли молитву, уже выцеливал, заходящий справа истребитель.
— Nicht schiessen!* (*нем., - Не стрелять!)
Оберштурмбанфюрер повернул к Корнееву голову и в белесых от ужаса глазах немца появился проблеск надежды.
— Яволь…
— Не хочется умирать?
— Найн.
— Вот и поживем еще чуток. Слушай меня внимательно, Максимилиан.
— Да, конечно… Вы можете полностью рассчитывать на меня. Я гарантирую вам и вашим людям жизнь.
Оберштурмбанфюрер похоже решил, что под прицелом пушек «мессеров» Корнеев хочет сдаться в плен и пришел просить у него защиты.
От такой мысли майору стало смешно. Пресловутая прусская тупость в лучшем виде. На дворе осень сорок четвертого, наши войска уже давно выбросили фашистов за пределы Советского Союза, а Штейнглицу, как и многим другим фрицам, все еще кажется, что это какая-то ошибка, роковая случайность. Что надо только чуть-чуть поднажать, ввести в бой дополнительные силы или новое оружие, и опять вернется победоносный для Германии сорок первый год.