Операция «Шаровая молния»
Шрифт:
Он тряхнул головой: замечтался! «Защитник» летит уже четыре часа со скоростью 600 миль в час, американский берег должен быть на экране. Да, берег прекрасно виден: вот темнеет Бостон, вот серебряным ручейком петляет Гудзон. Самолет летит точно по курсу, скоро поворачивать на юг.
Петаччи сел в кресло, проглотил еще одну тонизирующую и сверился с картой. Руки он держал на штурвале; гирокомпас загадочно подмигивал ему. Пора! Круто повернул и снова выпрямил штурвал, вывел самолет на новый курс, включил автопилот. Теперь он летит точно на юг, это последний участок пути, еще три часа. А там — посадит ли?..
Он вытащил записную
Он проверил координаты, курс, скорость. Было три часа ночи по Гринвичу, то есть двадцать один по местному времени. Вышла полная луна, осветила облачную снежную поляну внизу. Он повернул клапан, сбросил тысячу галлонов топлива, и самолет сразу потянуло вверх. Снизил до прежних 32 тысяч… Лететь оставалось двадцать минут. Нужно понемногу снижаться…
Вниз, сквозь облака, почти вслепую… Светит луна, серебрится море, редкие огоньки внизу еле теплятся. На море совсем тихо — оно гладкое и твердое, точно сталь. Петаччи настроился на шестьдесят седьмой канал: «точка-точка-тире, точка— точка-тире». Он начал тормозить, сбавил тягу, и самолет круто заскользил вниз, стрелку высотомера резко повело. Петаччи поглядывал то на грозную стрелку, то на отблескивающее ртутью море. На мгновение он потерял горизонт — море сверкает, путает, но вот мелькнул внизу темный островок, и Петаччи, уверившись, что высота, как и показывает стрелка, две тысячи, выровнял самолет.
Теперь позывные Первого слышались громко, четко. Скоро мелькнул красный маяк, до него, наверное, каких-нибудь пять миль. Петаччи снова направил огромную машину вниз, море все близилось… Ничего, он сядет! Он перебирал клавиши нежно, чутко, словно ласкал женщину. Пятьсот футов, четыреста, триста, двести — смутно обрисовалась яхта, огни у нее потушены, горит только красный маяк, и самолет идет точно на яхту! Врежется! Спокойно, спокойно… Не забыть сразу выключить двигатели… Толчок! Самолет задрал нос, прыгнул. Снова толчок! И еще!
Петаччи сложил на коленях дрожащие руки и тупо глянул в окно, где пенились волны. Он сел… Браво, Джузеппе Петаччи! Аплодисменты!! Где благодарная публика?!
Самолет медленно погружался, шипели раскаленные двигатели, позади металлически скрежетал сломанный хвост. По щиколотку в воде, Петаччи вышел из кабины. В глубине салона, в неверном лунном свете мокро блеснуло белое мертвое лицо одного из летчиков. Петаччи сорвал пломбу с аварийного бокового выхода, открыл дверцу и ступил на крыло.
К самолету подплывала большая шлюпка, в ней сидело шестеро с выбеленными луной, бесстрастными лицами. Петаччи замахал, радостно завопил, но в шлюпке лишь кто-то один вяло поднял руку. Подделываясь под сдержанность и деловитость сообщников,
— Добрый вечер! Доставлен один самолет в хорошем состоянии, — сказал Петаччи, как придумал заранее. — Распишитесь в получении. — И протянул руку.
Коротыш встал потверже, крепко сжал ему руку и рванул на себя. Голова у Петаччи откинулась, и прямо в душу ему глянула луна; сверкнув, нож вошел в подбородок, в мягкое горло, достал до мозга. Петаччи успел удивиться, почувствовать боль — и в глазах ярко вспыхнуло…
Еще несколько мгновений убийца придерживал нож в ране, и летчикова щетина колола ему руку. Потом он опустил тело на крыло, высвободил нож, сполоснул в море, насухо вытер о спину Петаччи. Отволок тело к аварийному люку и сбросил в воду.
Осторожно ступая, убийца прошел по крылу, прыгнул в шлюпку и молча поднял большой палец. Четверо в шлюпке уже натянули акваланги и теперь стали по одному неловко переваливать за борт. Когда все нырнули, рулевой спустил на воду огромный подводный прожектор, потравил трос. Потом включил свет, и тотчас засверкало море и в нем — огромный тонущий самолет. Рулевой завел мотор и дал задний ход; отъехав подальше от бурлящей воронки, он выключил мотор, вытащил из комбинезона пачку сигарет, предложил убийце. Тот взял сигарету, аккуратно переломил: одну половинку сунул за ухо, другую закурил. Убийца боролся с дурными привычками.
IX. ЯХТА «ЛЕТУЧАЯ»
На борту яхты Первый вытащил из кармана белого, акульей кожи пиджака пахнущий дорогим одеколоном платок, вытер пот со лба. На яхте прождали целых полчаса, самолет опоздал. Зато с летчиком управились быстро, так что теперь они отстают от графика только на четверть часа: если поисковой группе не придется резать металл — нагонят. Первый сошел с мостика, спустился в радиорубку и велел соединиться со Вторым.
Мозг яхты заработал, он открылся любому звуку, вслушивался, искал. Радист пробивался сквозь звуковые волны, трогал клавиши, нежно подкручивал настройку. Вот его быстрые руки замерли, он прибавил громкость, поднял большой палец. Первый надел наушники.
— Я Первый.
— Я Второй, — донеслось слабо, прерывисто. Это Блофельд, Первый узнал бы его скорее, чем родного отца.
— Все в порядке, этап завершен. В двадцать два сорок пять приступаем к следующему. Ждите доклада. Конец связи.
— Спасибо. Конец связи.
Разговаривали всего несколько секунд, за такое короткое время и на этой частоте вряд ли кто-нибудь перехватит. Теперь все мысли — о следующем этапе. Первый прошел в каюту и склонился над картой.
Сорокалетний Эмилио Ларго, он же Первый, не был обделен ни красотой, ни силой. Родом из Рима, он и походил на какого-нибудь своего пращура: длинное, крупной лепки лицо, гордый, с заметной горбинкой нос, тяжелый подбородок — такие профили чеканили на монетах. От всей его высокой, мускулистой фигуры веяло мощью, но особенно поражали огромные, даже по его стати несоразмерные кулаки; в могучих волосатых ручищах, рыскающих теперь по карте, линейка и измерительный циркуль казались игрушечными, до смешного ненастоящими.