Операция «Шейлок». Признание
Шрифт:
Annotation
В «Операции „Шейлок“» Филип Рот добился полной неразличимости документа и вымысла. Он выводит на сцену фантастический ряд реальных и вымышленных персонажей, включая себя самого и своего двойника — автора провокативной теории исхода евреев из Израиля в Европу, агентов спецслужб, военного преступника, палестинских беженцев и неотразимую женщину из некой организации Анонимных антисемитов. Психологизм и стилистика романа будут особенно интересны русскому читателю — ведь сам повествователь находит в нем отзвуки Ф. М. Достоевского. За это произведение автор был удостоен премии «ПЕН-Фолкнер».
Филип Рот
Предисловие
Часть первая
I
2
3
4
5
Часть вторая
6
7
8
9
10
Эпилог
Примечание для читателя
Коротко об авторе
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
Филип Рот
Операция «Шейлок»
Признание
Роман
Посвящается Клэр
И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари.[1] Бытие, 32:24
Все, что во мне содержится, вопит, само себе противореча. Существование, безусловно, есть полемика… Кьеркегор
Предисловие
Руководствуясь соображениями юридически-правового характера, я был вынужден изменить некоторые реалии, упомянутые в книге. Эти мелкие изменения затронули преимущественно имена персонажей и места, где происходит действие, а на само повествование и степень его достоверности почти не повлияли. Все измененные имена при первом упоминании помечены кружочком.
Я писал «Операцию „Шейлок“», опираясь на дневниковые записи в своих блокнотах. Эта книга — максимально достоверный, насколько это для меня возможно, отчет о реальных событиях, которые приключились со мной на шестом десятке лет и завершились в начале 1988 года, когда я согласился в ходе особой операции собрать информацию для «Моссада», израильской службы внешней разведки.
В записях о деле Демьянюка досконально и откровенно изложены мои размышления в январе 1988 года — за неполных пять лет до того, как Верховный суд Израиля, основываясь на представленных защитой доказательствах, которые поступили из СССР, начал рассматривать ходатайство об отмене смертного приговора, вынесенного в 1988 году Иерусалимским окружным судом, заседания которого я посещал и описываю в книге. Из протоколов допросов, датированных 1944–1960 годами и всплывших в полной форме только после распада СССР, — допросов двадцати одного бывшего красноармейца, которые добровольно пошли служить во вспомогательные войска СС, а впоследствии были казнены советскими властями, — выяснилось, что «Иван Грозный»[2] из Треблинки носил фамилию Марченко, а не Демьянюк, и защита заявила, что обвинение не располагает бесспорными доказательствами того, что рабочий кливлендского автозавода Джон (Иван) Демьянюк и печально известный оператор газовой камеры — один и тот же «Иван». Сторона обвинения возразила: во-первых, материалы из советских архивов изобилуют несообразностями и противоречиями, а во-вторых, что важнее, протоколы допросов бывших охранников являются неприемлемыми для суда доказательствами, поскольку нет возможности установить, при каких обстоятельствах эти показания были получены, и вызвать для перекрестного допроса тех лиц, которые эти показания давали. Вдобавок сторона обвинения утверждала: недавно обнаруженные в немецких федеральных архивах документы окончательно доказали, что Демьянюк неоднократно лжесвидетельствовал о самом себе, отрицая факт службы охранником в других лагерях (а именно в учебном лагере Травники, концентрационном лагере Флоссенбург и лагере смерти Собибор).
На момент, когда я пишу эти строки, Верховный суд все еще рассматривает апелляцию[3].
Ф. Р.
1 декабря 1992 года
Часть первая
I
Появляется Пипик
О другом Филипе Роте я узнал в январе 1988 года, спустя несколько дней после новогодних праздников, когда мой кузен Аптер° позвонил мне в Нью-Йорк сообщить: по иерусалимскому радио сказали, что я нахожусь в Иерусалиме и бываю на судебном процессе над Джоном Демьянюком, предполагаемым «Иваном Грозным» из Треблинки. Аптер пояснил, что процесс Демьянюка ежедневно транслируется целиком по радио и телевидению. И вот, как сообщила Аптеру его квартирная хозяйка, вчера я мелькнул на телеэкране, и комментатор сообщил, что я, дескать, присутствую в зале суда среди зрителей, а затем, буквально сегодня утром, Аптер собственными ушами услышал по радио выпуск новостей, в котором эту информацию подтвердили. Аптер позвонил удостовериться, где я нахожусь, поскольку из моего последнего письма понял, что в Иерусалим я приеду только в конце месяца — интервьюировать писателя Аарона Аппельфельда[4]. Аптер сказал квартирной хозяйке, что, будь я в Иерусалиме, я бы уже с ним связался, — и действительно, в пору работы над израильскими кусками «Другой жизни» я четыре раза приезжал в Иерусалим и спустя день-два после приезда неизменно вел Аптера обедать.
Бывают нерожденные дети, Аптер же, мой троюродный брат по материнской линии, — «нерожденный взрослый»; в 1988-м, в пятьдесят четыре года, он был мужчиной, который так и не созрел, человечком меньше натуральной величины, форменной куклой с удручающе гладким лицом — как у стареющего актера, которого прославили роли подростков. Кровавая круговерть еврейской жизни в XX веке не оставила ни малейшего отпечатка на лице Аптера, хотя в 1943-м немецкая мания убийства евреев поглотила всю его семью. Аптера спас от смерти немецкий офицер — умыкнул с пересылочного пункта в Польше и продал в мюнхенский бордель для клиентов, предпочитающих мальчиков; такой у офицера был прибыльный побочный бизнес. На тот момент Аптеру было девять лет. Он до сих пор скован инфантильностью, как кандалами: даже в своем весьма солидном возрасте легко ударяется в слезы или заливается краской, а под пристальным взглядом почти всегда тушуется, опускает долу вечно умоляющий взор; перед нами человек, вся жизнь которого во власти прошлого. Вот почему я не поверил ни единому слову из всего, что он наговорил мне по телефону про другого Филипа Рота, который появился в Иерусалиме, а ему не позвонил. Аптер неутолимо жаждет общества тех, кого нет рядом.
Но спустя четыре дня мне второй раз позвонили в Нью-Йорк с сообщением, что я уже в Иерусалиме, и на сей раз звонил Аарон Аппельфельд. Я близко подружился с ним еще в начале восьмидесятых, когда жил на две страны и проводил большую часть года в Лондоне, а познакомились мы на приеме, устроенном в его честь атташе по культуре израильского посольства в Великобритании. Теперь же, когда в Америке вышел перевод его романа «Бессмертный Бартфусс», появился отличный повод взять у него интервью для «Нью-Йорк таймс бук ревью». Аарон позвонил, чтобы сообщить: в иерусалимском кафе, куда он каждый день ходит поработать, ему попалась «Джерузалем пост» за минувшие выходные, и в ней, в списке культурных мероприятий на неделю, занимающем целую полосу, в разделе «Воскресенье» помещено объявление, о котором, как счел Аарон, мне следует знать. Если бы он увидел его несколькими днями раньше, сказал Аарон, то пошел бы на мероприятие в качестве моего безмолвного посланника.
«Диаспоризм:
ЕДИНСТВЕННОЕ РЕШЕНИЕ ЕВРЕЙСКОЙ ПРОБЛЕМЫ».
Лекция Филипа Рота, после лекции — дискуссия.
6 часов вечера, номер 511, отель «Царь Давид».
Фуршет.
Весь тот вечер я гадал, что мне делать, раз Аарон подтвердил новость, сообщенную Аптером. И наконец, почти всю ночь проворочавшись без сна, убедив себя, что какая-то случайная цепочка ошибок породила путаницу, которую мне ради собственного блага лучше проигнорировать, я вскочил спозаранку и, даже не умывшись, позвонил в номер 511 отеля «Царь Давид» в Иерусалиме. У женщины, которая ответила мне, — а ответила она на американском английском, — я спросил, могу ли я поговорить с господином Ротом. Услышал, как она позвала: «Милый… тебя». Затем трубку взял мужчина. Я спросил: «Вы — Филип Рот?» — «Да, — ответил он, — а с кем я говорю? Представьтесь, пожалуйста».