Операция «Шторм»
Шрифт:
Мы стояли растерянные, не умея осмыслить свершившееся, боясь пошевельнуться и заговорить. А где-то вдали за деревней, в полях за Городецким прудом, заливалась гармонь. Это Гундоров, проводив до крылечка ее старшую сестру, уходил с гулянья…
Я вернулся домой. Мои друзья оба сидели на диване. Валя - все так же подогнув под себя ноги, а Олейник- положив взъерошенную голову на ее грудь. Увидев меня, она торопливо, не глядя, стала поправлять сбившийся у него форменный воротничок. Лицо у нее было разрумянившееся, а губы будто слегка припухли.
Олейник быстро встал, начал заправлять
Когда мы вышли, он крепко схватил меня за руку:
– Женюсь, понимаешь, женюсь. Сегодня мы обо всем договорились…
Я утвердительно кивнул и с чувством пожал его руку.
Шли молча. У Олейника даже походка изменилась: шел он как-то подпрыгивая, быстро-быстро, словно его счастье зависело от того, насколько скоро он сходит в радиоцентр и доставит в школу питание для раций.
Часовой несколько поубавил наш пыл. Олейник заспорил с ним, но пришлось подождать, пока позвонят сверху, чтобы нас пропустили.
Обстановка внутри радиоцентра строгая. Длинный, сумрачный коридор, по обеим его сторонам только обшитые клеенкой двери. За ними в изолированных комнатах сидят опытные радисты и держат связь с разведчиками, разбросанными по всему необъятному пространству, занятому врагом.
В некоторых комнатах работают специалисты по расшифровке наших и вражеских радиограмм. Сколько они знают самого секретного, недоступного другим людям! Сколько исключительно важных сведений проходит через их руки. Скольких человеческих трагедий стали они немыми свидетелями!
Олейник чувствует себя здесь свободно. Все ему знакомо, привычно: он работал тут до отряда. Да и настроение у него все еще приподнятое. Какие еще могут быть трагедии, когда человек решил жениться!
Из открываемой двери нам навстречу метнулась фигура матроса. Это старый знакомый Олейника, и Ваня протянул ему руку, но она так и повисла в воздухе.
В руке матроса - форменный бланк радиограммы.
– Перепелкин с Луниным погибли…
– Как?
– глаза у Вани остановились.- Перепелкин с Луниным? Когда?
– Вот сейчас. Последняя радиограмма, даже не зашифрована…
На форменном бланке два слова: «Прощайте, товарищи…».
– Они были под Петергофом,- заговорил матрос.- У немцев там аэродром новый появился. Их туда и толкнули. Немцы готовили крупный вылет. Много самолетов вывели из укрытий на площадку. Ну, ребята и вызвали на себя наших бомбардировщиков…
Этот матрос держал с разведчиками связь. Вместе с ними мысленно он выходил на берег, пробирался по дворцовому парку, видел истерзанные деревья и полуразрушенные снарядами и бомбами красные кирпичные дворцы. Он видел мертвые, затянутые тиной пруды, осиротевшие скульптурные группы фонтанов и ажурные беседки… Он видел ястребиные глаза Перепелкина, от которых никогда и ничто не ускользало.
По дорожкам парка разгуливали немцы. Они чувствовали себя здесь хозяевами, посвистывали в губные гармошки, беззаботно смеялись, громко разговаривали. За парком, переходящим в лес, был аэродром. Фашистские самолеты успевали отсюда за каких-нибудь пятнадцать- двадцать минут отбомбить Ленинград, вернуться назад, заправиться, снова вылететь на бомбежку…
Разведчики
Когда послышался гул приближающихся бомбардировщиков, разведчики включили рацию. Шифровать было некогда. От серебристых животов самолетов уже отрывались сигарообразные бомбы и со страшным воем неслись вниз. Если бы можно в этот миг влезть в землю!
Руки судорожно рвали жухлую траву, а земля оставалась твердой, как камень.
Аэродром горел. Рвались приготовленные для налета на город бомбы. Черный дым сумасшедше метался из стороны в сторону. Языки пламени лизали небо.
Кто-то из летчиков обронил бомбы на край аэродрома, в лес. Все было кончено…
Радист долго посылал в эфир позывные. Он все еще надеялся, ждал. В рубке собралось несколько человек. Люди прятали глаза…
КАТЕРА УНИЧТОЖИТЬ!
В районе Стрельны появились два немецких катера. Они прошли туда под покровом темной осенней ночи и укрылись за стрельнинской дамбой. В течение нескольких дней они ничем не обнаруживали себя, но тем не менее были замечены нашими наблюдательными пунктами.
Фашисты намеревались провести обстоятельную разведку береговых укреплений и высадить десант в Кронштадте, который, по их мнению, был главной помехой на пути к Ленинграду.
Командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц вызвал к себе командира отряда Прохватилова и приказал:
– Катера уничтожить!
Вернувшись из штаба, Батя собрал у себя в кабинете лейтенанта Кириллова, мичмана Никитина, нескольких опытных разведчиков и предложил им свой план операции: группе разведчиков намечалось проникнуть на дамбу и противотанковыми гранатами с привязанными к ним толовыми шашками вывести катера из строя. Были им намечены и люди - четырнадцать человек - на две шестивесельные шлюпки. Пятерых отобрали из нас, новичков: Ананьева, Борисова, Трапезова, Михайлова и меня.
Проведение операции назначили на канун Великого Октября.
Готовились тщательно. Подобрали наиболее подходящие по размеру легководолазные костюмы, чтобы можно было легко передвигаться и свободно владеть руками. За школой, на пустыре, - одетые в полное боевое снаряжение, несколько дней кряду тренировались в метании необычно тяжелых связок гранат. Рвались они страшно, раскатисто, долго сотрясая землю.
Подготовку шлюпок поручили старшине 1-й статьи Василию Трапезову - неразговорчивому смоленскому парню. Он придирчиво осматривал подносимые нами весла, примерял уключины, чтоб никакого скрипа, проверял надежность рулевых устройств. Нужно было также приладить воздушные бачки - если шлюпку прострелят или ее захлестнет водой, с бачками она не потонет. Делал Василий все на совесть, истово, с настоящей крестьянской тщательностью, - для себя.