Операция 'снег'
Шрифт:
А иногда мы устраивали - тоже сидя - гонки каждый на одном бревне: кто проплывет дальше, не перевернувшись. Это мы проделывали чаще всего на мелководье, в устье Ельны, чтобы зря не терять каждый раз бревна. По правилам гонок, в этом виде состязаний разрешалось для скорости упираться ногами в дно, но разве это могло спасти от переверты-вания? Мы шлепались в воду, оказывались под бревнами, обдирали ноги об сучки, ныряли, топили друг друга, и на какое-то время я даже забывал, что Тоська - девочка с челкой и вишневыми глазами.
Но когда она вылезала на берег... Фигурка у нее была ладная, длинные ноги золотились от загара, а у синих сатиновых
Посинев от долгого, многочасового купания, мы обстоятельно выкатывались со всех сторон в песке до полной неузнаваемости и валились животами на горячую прибрежную отмель. Отдышавшись и перестав стучать зубами, мы со страстью предавались двум занятиям: искали "жерновки" и играли в "плювки".
Для поисков "жерновков" нужны были терпение и зоркость. "Жерновками" у нас назывались загадочные, размером с ноготь мизинца, совершенно круглые, плоские, слегка шероховатые на ощупь камешки с маленькой сквозной дырочкой точно по центру. И впрямь словно мельничные жерновки для лилипутов!
Но чтобы найти два-три "жерновка", нужно было просеять в ладонях не один десяток килограммов белого речного песка. Не каждой девчонке удавалось носить на шее или на запястье несколько таких "жерновков", по нерушимому поверью приносящих счастье.
Тоська и здесь была просто чемпионкой! Своими цепкими пальцами она то и дело выхватывала из кучки кристаллических зернышек заветный "жерновок", добавляя его к своему и без того великолепному ожерелью на крепкой нитке...
А правила игры в "плювки" были необыковенно тонки и деликатны. Попервоначалу воздвигалась нагребаемая с помощью ладоней и коленей высокая, сколь это возможно из сухого сыпучего песка, горка, в которой сверху делалось углубление. Получалось нечто похожее на модель вулкана с картинки из школьного учебника географии. Потом... Потом, сосредоточенно глядя друг на друга и выпучив от напряженной работы глаза, каждый из участников игры насасывал языком за щеки как можно больше слюны и по очереди сплевывал в углубление на верху песчаной горки.
После этой подготовительной, по сути, работы наступал момент ответственных состязяний. Опять же по очереди, каждый со своей стороны аккуратно отгребал песок так, чтобы не повредить вершинку. В редких случаях виртуозы этой игры ухитрялись опустить слюнную начинку на землю, ни разу не покачнув ее, так сказать - с высоким ничейным результатом. А для неловкого игрока, нарушившего шаткое равновесие постройки, наступала расплата. Тот, в чью сторону свалится в конце концов влажный песчаный катыш, обильно пропитанный слюнями, должен был, сильно хлопнув, раздавить его ладонью и сказать:
– Тьфу, тьфу три раза, не моя зараза!
А можно было и просто лежать на спине и смотреть в высокое-высокое, прозрачное до белизны небо и разговаривать. О чем? Ну кто может передать на бумаге, о чем могут разговаривать двенадцатилетние мальчишка и девчонка с глазу на глаз, одни в большом сияющем мире, под благодатным июльским солнцем, на песчаном берегу северной реки?
Наша Ельна никогда не надоедала нам. Сплавная река - та далеко от нас исток берет. Она быстрая, водоворотистая,
В воде пескари мелькают, серебряными искорками пляшут на мелководье, как ожившие солнечные зайчики. Руку в воду опустишь - и покроется рука крошечными блестящими пузырьками, как стебель росой, пальцами пошевелишь по дну искривленные тени побегут, пескари в сторону шарахнутся.
Один берег Ельны отлогий, а по другому, обрывистому, ивы течению кланяются, ветви в воде моют. Хлысты у ивы гибкие, красные, а листья узкие, серебристые с изнанки, верткие на ветру, словно рыбешки. Иная ива так над водой ветви развесит - в густую тень войдешь, как в пещеру. Все тело прохладой охватит - хорошо!
Где-нибудь после полудня, когда тень становилась совсем короткой и, словно собака в конуру, пряталась под ноги, мы вылезали на высокий луговой берег. Измаянные духотой и купаньем, мы по очереди, отвернувшись друг от дружки, полоскали и выжимали наши трусики и развешивали их на прибрежном краснотале для просушки. После чего забирались в тень высоченных медвяных медвежьих дудок и следили за многочисленными обитателями травяных джунглей. Тоська сидела, обхватив колени руками, в своем сарафанчике.
Мне очень нравился красный Тоськин сарафанчик, уже не раз стиранный и изрядно выгоревший на солнце. По краю подола шел красивый рисунок: желтые колосья вперемежку с синими васильками. Этот рисунок не был вышит: это Тоськина мама, веселая Тамара, сама придумала и сама нарисовала дочери колосья и цветы масляными красками по суровому полотну.
Точно так же она расписывала и рубашки Тоськиных младших братишек, "построенные" домашним способом. Конечно, это было не навек. Зато дешево, красиво, и на сезон, во всяком случае, хватало...
В тот день, помню, у нас был нехитрый завтрак: я достал из кармана кусок хлеба, а Тоська - пригоршню сушеных груш. Груши мы долго и старательно размачивали в ельнинской воде, после чего они казались нам и сочнее, и сытнее...
Домой мы шли рядом, как бы нечаянно задевая друг друга то боком, то горячей рукой, теснясь на узкой, пружинящей под ногами луговой тропке. Я нес на плече, на рогатульке, Тоськины тапочки. Из горьковатой тени раскидистых прибрежных ив мы выскочили на прямую открытую дорогу к мосту, залитую безжалостным отвесным солнцем, - и невольно зажмурились. Когда же мы открыли глаза и проморгали радужные круги перед глазами, оба сразу увидели, что впереди нас ждало самое страшное: на перилах и настиле по обеим сторонам моста расселись, как сороки на заборе, мальчишки из компании Семки Душного. Их главарь тоже был здесь - высокий, худосочный подросток с такими запавшими, почти провалившимися глазницами, что его глаза, должно быть, сильно давили ему на затылок... Вероятно, он маялся желудком, потому что у него постоянно шел тяжелый, непереносимый запах изо рта. И характер Семки вполне соответствовал прозвищу! "Душной" в местном значении ничего общего не имел со словом "душный". Это слово означало именно - вонючий.