Операция Снегопад (Пираты XXI века - 2)
Шрифт:
– Возвращайся на базу!
– Слушаюсь, товарищ полковник.
И уже уходя из зоны атаки, Лукашевич услышал:
– Есть! Есть попадание!– объявил Свиридов.– Молодцы, ребята, всех к наградам представлю!.. А полыхает-то как! Ох, как полыхает, мать его!
– Ну, вы сами этого хотели, - пробормотал Лукашевич.
Ни один мускул не дрогнул на его спрятанном под забралом летного шлема и застывшем, словно маска, лице. Он положил истребитель на крыло, возвращаясь за своим ведомым на базу.
Глава пятнадцатая. НАГРАДНОЙ ЛИСТ.
(Москва, февраль 1999 года)
В Москву решили ехать через Питер. Награждение назначили на десятое
В половине первого "скорый" тронулся, офицеры расселись в купе мягкого вагона, и Стуколин достал первую. Открыли, разлили по алюминиевым стаканчикам, молча чокнулись и выпили.
– Ну вот и едем, - изрек Громов, глядя в окно на проплывающие мимо огни.Вот и едем.
– Курицу кто-нибудь будет?– поинтересовался Стуколин, шурша пакетами. Или, может, пирожки?
Но все были сыты, час назад плотно отужинав, потому Громов только покачал головой, а Лукашевич предложил выпить еще по одной. Налили, выпили.
– Как думаете, мужики, - завел разговор Стуколин, - нас сам президент награждать будет или какому-нибудь из министров поручат?
– А тебе не без разницы?– лениво спросил Лукашевич; он снял галстук и ослабил воротник, расстегнув верхнюю пуговку.
– Ну как же, - сказал Стуколин.– На президента посмотреть хочется.
– Ты его еще о самочувствии спроси,- Лукашевич хмыкнул.
– А что?– вскинулся Стуколин.– Он вон только что из Иордании вернулся, с похорон Хусейна, и ничего - смотрелся очень даже.
– Хватит вам, - повернулся от окна Громов.– Президент, не-президент. Поговорить больше не о чем?
Тема для разговора нашлась после третьей стопки. Лукашевич подумал и принялся пересказывать сюжет американского фильма "Армагеддон", который они посмотрели с Зоей в видеосалоне в Мурманске. Рассказ этот вызвал определенный интерес. Стуколин похохатывал, бил себя кулаком в ладонь и подбадривал рассказчика возгласами:
"Ну и?! Ну, а они?!" Громов тоже заинтересованно слушал о похождениях бригады бравых нефтяников, полетевших бурить астероид, чтобы, как и полагается героям голливудского фильма, спасти мир. Особенно веселили офицеров технические ляпы, допущенные создателями этого фантастического боевика. С какого-то момента совместной биографии (они уже успели забыть с какого) трое друзей взяли за правило обсуждать недавно просмотренные художественные фильмы на предмет поиска в них всевозможных ляпов. С возрастом и ростом жизненного опыта ляпов они находили всё больше и очень веселились. Так, под водочку и под шутки, доехали до Бологого, где у "скорого" была остановка на десять минут. Раз остановка - решили выйти подышать свежим воздухом и купить по бутылочке пивка. Сонный и вроде бы тоже не совсем трезвый проводник посмотрел на них хмуро.
– Чего не спите?– осведомился он.
– Не спится, друг, - ответствовал за всех Стуколин.- Звезду Героя едем получать - разве уснешь?
– Да ну?– изумился проводник.– А за что?
– Тс-с-с, - Стуколин поднес палец к губам и с многозначительным видом оглянулся.– За подвиг!
Проводник так расстрогался, что вынес из своего купе по баночке "Бочкарева" каждому.
– О!– сказал Стуколин, дергая за кольцо банки.- Вы - настоящий патриот. Проводник остался доволен.
– Скажите, - обратился он к офицерам почти заискивающе, - вас президент принимать будет?
Громов засмеялся. Проводник не понял причины смеха, но на всякий случай улыбнулся. Был он еще очень молод (намного моложе наших офицеров), а потому многие вещи воспринимал со свойственным молодости пиететом.
– Что передать?– встрял вдруг захмелевший Лукашевич.
Проводник растерялся. Потом что-то про себя сообразил и сказал со смешком:
– Да заливаете вы, парни!
– Заливаем, - Стуколин не стал спорить: он был настроен благодушно.– Но за пиво - "спасибо".
После Бологого новой, достаточно нейтральной темы для разговора не нашлось, и офицеры завалились спать. Утро они встретили на Ленинградском вокзале.
Было морозно, но солнечно. Офицеров ожидали некий лейтенант, представившийся Владимиром Фокиным ("Можно просто Владимир"), и при нем двое плечистых молодых людей в длинных узких пальто.
Лейтенант по очереди пожал офицерам руки и предложил пройти к машине.
С перрона Ленинградского вокзала свернули направо. Там, в небольшом закоулке, обнаружилась стоянка, где офицеров дожидался длинный черный (видать, правительственный) лимузин. Погрузив в необъятный багажник лимузина свои пожитки, офицеры разместились на мягком диване. Лейтенант сел впереди, рядом с водителем. Когда автомобиль уже выезжал на Краснопрудную улицу, он Повернулся к офицерам, положив локоть на спинку кресла:
– Как доехали?
– Спасибо, нормально, - осторожно ответил Громов.
Лимузин быстро набирал скорость. За тонированными стеклами проносилась Москва, но разглядеть что-нибудь не представлялось никакой возможности.
– А можно ехать помедленнее?– спросил Лукашевич.
– На столицу посмотреть хочется?– лейтенант понимающе усмехнулся.
– Конечно, - не смутился Лукашевич.– Я здесь последний раз был в десятилетнем возрасте, да и то - проездом.
– И я давно Москву не видел, - поддакнул Стуколин.
– Рад бы помочь, - сказал лейтенант, - но нельзя. Через час награждение. Мы и так едва поспеваем.
– Так мы в Кремль едем?– восхитился Стуколин.
– Нет,- разочаровал его Фокин,- но это не имеет значения.
Офицеры притихли. Хоть и трепались об этом в поезде и шутили, никто из них в глубине души всерьез не верил, что их будет принимать и награждать сам президент. Грузная фигура этого измученного огромной властью человека давно воспринималась ими как некий символ современной государственности, абстракция. А вот теперь им предстояло увидеть эту "абстракцию" воочию, увидеть, пожать руку, побеседовать. Лукашевич вдруг поймал себя на том, что лихорадочно вспоминает все анекдоты, когда-либо слышанные о президенте: от старых-бородатых, переделанных из Мрачноватых историй о жизнедеятельности дряхлого генсека, до современных язвительно-злых. "Ну вот,- подумал Алексей, - всякая чушь лезет в голову. А ведь это президент - не хухры-мухры". Но вместо прилива патриотизма, которого вроде бы следовало ожидать, Лукашевич испытал совсем другие чувства: вспомнив наиболее смешную и злую шутку, он затрясся от беззвучного смеха. "Все-таки я бессердечная и беспринципная скотина", - подумал Лукашевич с облегчением.