Операция «Святой Иероним»
Шрифт:
— Но они мне этого не простят, — сомневался Володя.
— Чего не простят? — усмехнулся Кошмарик. — Здесь все чисто, и тебя в динамо никто не обвинит, потому что мало ли чего на свете не бывает. Ну, почешут тебе рубильник, так что ж смертельного? Зато у тебя картинка останется, а ребят моих и меня они никогда не отыщут — уйдем в болото. Но ты мне за мою услугу, конечно, маленько подкинуть будешь должен. Хошь, мы твоего Баборелли...
— Боттичелли, — упрямо поправил Володя.
— Ну ладно, ты умней меня, ты в школу ходишь, — обиделся Кошмарик, пусть так. Так вот, давай твою картинку моему азербайджанцу на рынок отнесем, он кой-какие картины покупал, сам мне показывал — ну, там девочки красивые... Он хорошо отломит. Сколько ты хочешь за Бочелли своего?
— Полмиллиона, — сказал Володя.
— Немало, — почесал затылок Ленька.
— Долларов, — добавил тихо Володя.
Нет, Кошмарик не выпучил глаза. Он только посмотрел на гостя с тихим сожалением, как смотрят взрослые на глупую, но не опасную выходку ребенка.
— У тебя, наверно, шарманка перегрелась, а? — с сочувствием спросил Кошмарик. — За пол-лимона зеленых я тебе куплю весь Кузнечный рынок с товаром и продавцами. Здание мне отдадут в придачу.
— Но эта картина за границей стоит именно столько, я твердо знаю.
Кошмарик растянул губы в дурашливой, но вместе с тем язвительной улыбке:
— Вот и чеши за границу продавать ее! Заодно от корешей своих сховаешься! А впрочем, ладно. Ты — продавец и имеешь право за свой товар любую цену назначать. Только где ты такого дурака найдешь, чтобы за картину, пусть даже из Эрмитажа твоего, пол-лимона смог отвесить? Мне она и за тонну деревянных не нужна. Я вон медведей своих люблю...
— Найдутся любители, — недовольно проворчал Володя, уязвленный насмешкой Кошмарика.
Мальчики помолчали, а потом Кошмарик, поковыряв в своем большом, лопушистом ухе, озадаченно сказал:
— А все ж, не могу раскумекать, отчего твоя мамаша от вас ушла? Может, бил ее батька крепко?
— Нет, совсем не бил, — замотал головой Володя.
— Ну, наверно, потому и ушла, что не бил, — вынес заключение Кошмарик. — Мой вот папка мамку, чуть напьется, лупит крепко, а она все живет с ним, на сторону не дергается. Эх, не пойму я этих баб! Все у них кувырком в голове, наперекосяк.
— Пожалуй, — тяжело вздохнув, искренне согласился с Кошмариком Володя.
Еще помолчали, и теперь спросил Володя:
— А тебя почему здесь Моргом все зовут, Кошмарик? Это чтобы пострашнее было?
— Ну, может и потому тоже, — провел Кошмарик тыльной частью ладони по своему стерляжьему носику. — А в общем, потому, что «калики-моргалики» я часто говорю теперь, а не «кошмарики». Ты меня Кошмариком теперь не называй. Я — Морг, и баста! Ну да это все фигня, ты говори, мой план тебе годится? Не бойся, много за подмогу не возьму. Я тебе решил помочь благотворительности ради...
План, предложенный Кошмариком-Моргом, был прост и даже примитивен, как кувалда, но в нем для Володи на самом деле сейчас виделась надежда. «Ну что ж, пусть изобьют они меня потом, пусть даже пытать станут! Что я могу поделать? Налетели хулиганы, отобрали то, что я хотел отдать моим хозяевам, они все это видели, да и дело с концом — отвяжутся! Зато я стану обладателем «Иеронима», найду покупателя и сплавлю картину за границу за полмиллиона зеленых, не меньше! И тогда уже мне море по колено...»
— Да, план твой вполне годится, — твердо сказал Володя. — Давай заново прокрутим все по порядку.
ГЛАВА 14
О ЧЕМ НЕ ЗНАЛ БЕЛОРУС, КОГДА ТОРГОВАЛСЯ С ВОЛОДЕЙ
Как ни уговаривал «отец» и вождь облагодетельствованных промокашек Володю остаться в его коммуне хотя бы на ночь, мальчик поспешил домой, чтобы до прихода отца навести порядок в разоренной бандитами квартире. На самом деле, не встретив дома отца, Володя благодарил судьбу за то, что она подарила ему возможность ликвидировать следы разгрома.
Когда отец пришел, Володя сидел в своей комнате за письменным столом, усердно делая вид, что учит уроки.
— Ну и как ночные съемки? — очень серьезно спросил отец. — Не устал?
— Да что ты! — с кислой улыбкой отвечал Володя. — Все было очень интересно, ты представить не можешь.
— Ну, ну, — как-то странно отреагировал отец. — А вчера вечером звонила мать и очень хотела поговорить с тобой о чем-то серьезном. Она будет звонить сегодня.
У Володи забилось сердце. Ведь с матерью ему нужно было бы договориться о встрече еще сегодня днем. Возможно, завтра уже будет поздно. И Володя с нетерпением стал ждать звонка. И мама позвонила.
— Я буду у тебя в институте завтра в одиннадцать часов утра, — не слушая, что скажет мать, сразу заявил Володя. — Очень важный разговор. Ты будешь ждать меня? Вот и прекрасно, — и повесил трубку.
Спать он лег очень рано, но заснуть быстро Володе не удалось. То и дело из омута памяти всплывали лица бандитов, их угрозы, вспоминался привязанный к креслу человек с рубцами на теле и опущенной на грудь головой. Вдруг внезапно из-за поворота памяти выруливал на своем рычащем «коньке» Кошмарик и, сверкая кнопками на кожанке, кричал: «А ну, калики-моргалики, пити-мити! Гоните скорее бабки, а то всех вас облагодетельствую, кенты еловые!» И Володя думал сквозь слезы: «Ну зачем я ввязался в эту историю! Ходил бы себе в школу, встречался бы по вечерам с Иринкой, бегал бы с ней в кино и там, в темном зале, сидел бы, держа ее руку в своей руке. А теперь уже никогда, никогда я не позволю себе взять ее руку! Просто не смогу!» Но тут же в его душе из какого-то крошечного семечка вырастал безобразный злой урод, кричавший Володе: «Да и черт с ней, с этой монашкой! Скоро ты будешь так богат, что перед тобой будут ходить на цырлах все девочки города, страны! Ты станешь властелином Вселенной!» И все Володины тревоги утихали, и хотелось лишь одного — поскорее завладеть «Святым Иеронимом».
***
В школу Володя, понятно, не пошел. Ровно в одиннадцать он вышел на набережную Невы, серую, не льдистую, приблизился к красивому особняку, где помещался Институт археологии, и с трудом потянул на себя тяжелые дубовые двери. Раньше Володя мечтал стать археологом, чтобы ездить в экспедиции, на раскопки древних городов, а поэтому завидовал своей маме. Но теперь, проходя по коридорам института, где не раз бывал, он смотрел на выставленные здесь амфоры, обломки древних капителей, каменных саркофагов и удивлялся: «Да как же мне могла раньше нравиться вся эта дрянь? Для чего выставили здесь все эти ненужные, некрасивые, склеенные из кусков вещи? По-моему, люди, работающие здесь, просто спятили, если им нравится ковыряться во всем этом старом, уродливом барахле. Ну что от него проку?»