Операция «У Лукоморья…»
Шрифт:
– Благодарствую, воевода,– с достоинством ответствовал Иван и одним махом опрокинул в себя полный ковш чистейшего неразбавленного спирта.
– Ай да витязь! – восхитился Кожевников.– Однако мы тоже не лыком шиты, еще и не так могем!
Здоровье у спецназовцев было крепкое, да и гонор на попятную идти не позволял, а потому все дружно последовали примеру гиганта, принципиально не разбавляя свои дозы водой.
– А что, Иван… как тебя там дальше-то?
– Иван вдовий сын. Так меня кличут. Раньше, пока в силу не вошел, больше Иваном-дураком звали. Теперь перестали почему-то…
– Ну, это понятно,– хмыкнул капитан, покосившись
– Тянуло, воевода,– вздохнул Иван,– да мне отсюда ходу нет.
– Почему?
– Дорога к терему Василисы моей отсель зачинается. Срок мне даден – три года, три дня и три месяца.
– Ну, это еще по-божески,– хмыкнул Илья,– у нас бы ты за один порошочек больше получил.
– И кто тебе такой срок накрутил? – поинтересовался Степан, прицеливаясь ножом к поджаристой филейной части дикой хрюшки.
– Кощей Бессмертный,– скрипнул зубами Иван.– Перенес меня колдовством своим за тридевять земель в тридевятое царство-государство. С тех пор и сижу я здесь, в лесах дремучих. К Василисе моей все сватается. Ужо доберусь я до него…
Группа захвата понимающе переглянулась.
«А может, и прав Степан? – мелькнуло в голове Ильи.– Ну что убогому в тайге делать?» Кожевников демонстративно развел руками. Перед глазами капитана неожиданно возникла больничная палата и мрачные дюжие санитары. Ну уж нет…
– Не тужи, Иван! – треснул Илья кулаком по столу, сердито глядя на подпрыгнувшего кабана.– Все образуется. И Василису свою найдешь, и Кощею морду набьешь. Это я тебе говорю. Мы, брат, в обиду тебя не дадим, ты, парень…
Капитан осекся. Внезапно наступившая тишина удивила и заставила его вскинуть глаза на Ивана. Лицо гиганта восторженно сияло. Земно поклонившись, он отцепил от пояса ножны с тесаком и торжественно протянул их капитану:
– Благодарствую за честь, воевода. Прими от меня подарок сей скромный и будь мне за брата старшего.
Илья торопливо поднялся, неловко поклонился в ответ, покрутил головой и, не найдя ничего лучшего, отцепил от пояса свой видавший виды десантный нож.
– Клинок этот, хоть и вид имеет невзрачный, волшебным свойством обладает. Как ни кидай его– всегда острием вперед полетит,– осипшим вдруг от волнения голосом произнес капитан.– Будем побратимами, Ваня! – И тут же утонул в горячих объятиях витязя.
– Братину хмельную сюда! – ликующе взревел Иван.– Пьют все!
Олежка Молотков проворно подставил свою кружку под черпак Степана, добровольно взявшего на себя функции разливальщика, получил от него подзатыльник и кабанью ляжку в качестве утешительного приза. С тяжелым вздохом он вернулся на свой пост, вонзил зубы в румяную корочку и с завистью уставился на пирующих. Гомон и шум за столом быстро набирали силу, ибо братский договор был подкреплен обильными возлияниями, от которых группа захвата вскоре «поплыла». Не прошло и часа, как охраннику пришлось покинуть свой пост, дабы оттранспортировать первого сломавшегося в противоположный от бандитов угол заимки.
– Процесс пошел,– пробормотал он, оттаскивая туда же второго.
Илья, как самый опытный, продержался дольше всех, но, даже «поплыв», со скамьи не падал и с умным видом внушал что-то побратиму. Иногда, в моменты просветления, капитан ловил себя на том, что несет такую околесицу… Еще сутки назад скажи кто-нибудь Илье, что он с умным видом будет полемизировать о тактике и стратегии боевых действий против сил противника, использующего огнеметы, плюнул бы в лицо, оборжал, а то бы и в драку полез. А вот ведь – беседует.
– …Ну п-п-очему обязательно в чистом поле? – слегка заплетающимся языком втолковывал капитан Ивану.– Если чудо-юдо о трех головах п-п-п-рет на тебя на форсаже, у-у-у-у… – изобразил Илья, пристроив три пальца к затылку в виде короны, для большей наглядности пригнув крепкую, коротко стриженную голову к столу,– не лучше ли его в т-т-темный бор заманить да под заранее подпиленную лесину подвести?
– А зачем? – недоуменно хлопал глазами Иван.
– Да… ик!.. чтоб уронить ее на… ик!.. головы его дурные,– сердился на бестолкового братца своего «младшенького» Илья.– А пока у я… ик!.. ящерицы этой драной мозги просветлеют, ты уже головы две, а т-т-то и все три оттяпаешь.
– Не можно так, воевода,– виновато оправдывался Иван,– в битве сей чести мало. Кто потом про тебя былины слагать будет? Этак и погибнуть геройски не получится.
– Н-н-не получится,– соглашался Илья, кивая,– об этом… ик!.. я как-то не подумал… А м-м-может, о дракончике потом былину с-с-сложим?
Последнее воспоминание – заботливое лицо Ивана, пытающегося посолить кабанчика кокаином из пакетика, озабоченно бормочущего при этом: «Без соли вкус совсем не тот»,– и свое горячее желание защитить брата младшего, неразумного, от этой чумы цивилизации. Отнятый у Ивана пакетик перекочевал в вещмешок боевиков, который Илья поволок из заимки, закинув по привычке автомат на плечо.
– Ты куда?
– До ветру,– соврал в стельку пьяный капитан.
– Один не ходи, здесь места топкие, гнилые…
И в ответ гордое:
– Поручику Ржевскому… ик!.. провожатые до ветру не требуются.
2
Тронный зал Кощея Бессмертного, вопреки общепринятому мнению, утопал в роскоши. Пол был застелен шикарным пестрым ковром гигантских размеров. Стены украшали портреты хозяина. По всему было видно, что по полотнам прошлись кисти разных художников и в разные времена. На них Кощей был изображен преимущественно в монументальных позах: верхом на коне (и без коня), попирающий гору человеческих черепов (или черепков), и так далее. Чаще всего Кощей любовался картиной, где недотрога Василиса Премудрая ласкается к нему, удобно пристроившись на его костлявых коленях. Сам Кощей гордо восседает на троне и что-то презрительно цедит сквозь зубы Ивану, раболепно склонившемуся перед ним в низком поклоне.
– И чего ей не хватает? – Подав вперед нижнюю челюсть с редкими желтыми зубами, Кощей аккуратно выдавил прыщик. На сухой, пергаментной коже с зеленоватым отливом появилось едва заметное бурое пятнышко. Старательно припудрив его, Кощей выпятил тощую грудь и задрал подбородок кверху. Отражение в зеркале послушно приняло ту же позу.– Не косой, не рябой,– продолжил Кощей,– так какого ж ей еще надобно? – И внезапно, вскинув руку вверх, завыл дурным голосом:
Богатств у меня не мерено, Да и силушкой не обижен я. Захочу, покорю всю вселенную, Стоит знак подать слугам верным мне.