Операция «Возмездие»
Шрифт:
— Знакомьтесь Георгий Владимирович, ваш новый переводчик — старший лейтенант Захарова Мария Владиславовна. Отличное знание языка, большой стаж работы и исключительно положительные отзывы. Так что прошу любить и жаловать — выдал краткое резюме особист, сделав едва заметный нажим на последней фразе.
— Большой стаж или большой опыт работы? — с подковыркой уточнил Петров, вопросительно посмотрев на особиста. Внутреннюю суть души своего нового переводчика он понял, остался доволен, но при этом решил проверить.
— Опыт работы переводчиком двенадцать лет, товарищ полковник.
— Нет, благодарю. В этом нет необходимости, — повернул голову к переводчице Петров. — В наших анкетах и характеристиках, очень часто, одно понятие ловко заменяют другим. Схожим по звучанию и противоположным по значению. Будем знакомы.
Полковник протянул руку, но пожал Захаровой не всю ладонь, а только кончики пальцев. Уроки общения с дамами, хорошо сохранились с далеких тридцатых годов.
— Когда у тебя назначена встреча с французами? — спросил у Петрова особист.
— На двенадцать ноль-ноль.
— Понятно. Встреча плавно перетекающая в обед — Шалашов придирчиво осмотрел до блеска выбритого Петрова и перевел взгляд на свисающую до плеч копну волос Захаровой. — Значит у Марии Владиславовны ровно сорок пять минут на наведении красоты лица и создания прически. Французы, однако.
— Разрешите идти? — холодно вздернула подбородок молодая женщина. Всего два часа назад, она сошла с самолетного трапа и сразу же явилась на доклад к Шалашову.
— Идите — кивнул особист и переводчица с достоинством покинула кабинет.
Дождавшись пока за Захаровой закроется дверь и стук её каблучков замрет в глубине коридора, Шалашов продолжил беседу с Петровым.
— Ну и как тебе эта зубастая столичная штучка? — Вопрос был задан в доверительном тоне, с расчетом на мужскую солидарность и откровенность, но полковник не поддержал призыв особиста поговорить по душам.
— Поживем, увидим — неопределенно сказал Петров, однако Шалашову такого ответа было явно мало.
— Конечно горда и своенравная, но при этом имеет массу достойных качеств — не унимался особист.
— Ты имеешь ввиду рост за метр семьдесят и третий номер груди? — не удержался от едкости полковник.
— Причем здесь это? Мария Владиславовна прекрасный и грамотный специалист, много знающий и думающий человек.
— А также ответственный, надежный и проверенный товарищ. Слушай Шалашов, кончай расхваливать свою креатуру. Дали нового переводчика и дали. Я не буду требовать её замены.
— Причем здесь моя креатура? — изобразил удивление Шалашов. — Просто я сразу вижу грамотных и толковых работников.
— Притом, — коротко отрезал полковник. — Что французы?
По лицу особиста было видно, что у него было много весомых аргументов, способных доказать Петрову его неправоту, но он решил не мешать мужскую трепотню с государственным делом.
— А что французы? По всем приметам у них вот-вот начнется первое действие Марлезонского балета, как писал Дюма-отец — блеснул эрудицией особист, но Петров пропустил мимо ушей его слова. За время общения с Шалашовы, он заметил за особистом одну особенность. Чем хуже шли дела, тем больше шуток и юмора появлялось в его словах.
— Я понял, что плохо. Говори коротко и конкретнее, что и как.
— Если коротко и конкретнее, то сильно жмут недруги генерала де Голля. Так сильно, что он слегка испугался и дал согласие созвать в Париже примирительную комиссию, на которой решиться его бодание с генералом Жеро — пояснил Шалашов.
— Что-то мне не очень вериться, что де Голль испугался эти кабинетных крыс, — не поверил особисту Петров. — Генерал не из робкого десятка человек. За его спиной война и пафосным гудением о судьбе страны его не прошибешь.
— Милый мой полковник, мирная политика это тебе не война, где все можно решить одним ударом и заставить проигравших подписать полную и безоговорочную капитуляцию. Ты пойми — война кончилась и де Голль вынужден считаться с мнением тех, кто всю войну просидели в углу и ничего не делали, кроме кухонных разговоров о спасении Отечества. Вчера они ему ноги как освободителю целовали, а теперь у них прорезался голос и чувство собственного достоинства, и генералу приходится с ними считаться.
— Почему? Ведь своим бездействием во время оккупации они себя полностью дискредитировали!? — искренье удивился полковник. — Как можно их вообще в расчет принимать!
— Да очень просто. Раз на них нет крови и сотрудничества с немцами, значит они чистенькие и хорошие, и к ним нет никаких претензий. Вот такое оно, гнилое нутро буржуазной демократии, во всем своем блеске и обаянии — мрачно усмехнулся особист. Петров хотел что-то сказать, но Шалашов только махнул рукой. — В каждой избушки свои погремушки и с этим ничего не поделаешь.
— Понятно.
— Вот и отлично. Едим дальше. Освобождая Францию, генерал де Голль сделал несколько нелицеприятных заявлений в адрес столичного политического бомонда и потому, они ему всячески вставляют палки в колеса. Вместо того, чтобы выразить де Голлю свою поддержку как временному главе республики и осудить заигрывание Жеро с американцами, они настояли на создание примирительной комиссии. Костьми легли, но заставили генерала согласиться на это. Так что скоро мятежный генерал должен будет прилететь в Париж из Лиона для переговоров.
— И что же в этом плохого? У де Голля больше заслуг перед страной чем у Жеро и местные политиканы будут вынуждены поддержат его. Тут и сомневаться нечего — убежденно произнес полковник, чем вызвал на лице собеседника улыбку сожаления. Простые солдатские рассуждения Петрова были весьма далеки от политических реалий.
— Ах полковник. Политика это искусство сделать невозможное возможным. Вспомни, как в 1878 году в Берлине, царская Россия без единого выстрела отдала половину своих побед в войне с Турцией. Поэтому, не удивлюсь, что эти деятели на встречи будут настаивать, чтобы ради блага Франции оба генерала ушли в отставку и передали власть гражданскому лицу. Например Гуэну или Бидо, или чудом уцелевшему в Бухенвальде Блюму. Все они известные, а самое главное понятливые и предсказуемые политики, которые не делают резких движений как наш бравый генерал.