Операция «Вурдалак»
Шрифт:
12
«Правда».
С тех пор, как в мае 1972 года на Мадагаскаре был свергнут проколониалъный режим, этот далекий остров идет по пути независимости и демократии.
В столице Мадагаскара городе Антананариву действуют первые пионерские лагеря.
Открылось прямое воздушное сообщение Москва – Антананариву.
Несмотря на летнюю, непривычную для средней полосы России, жару в помещении дышалось легко даже
– Проходите, пожалуйста, Юрий Владимирович. Вас ждут.
Сегодня Брежнев выглядел намного лучше. Андропову даже показалось, что этот вечный умирающий может протянуть еще довольно долго, если ему не «помочь»…
Андропов никогда не вступал с людьми в более тесные отношения, чем служебные и должностные – только по субординации. С сотрудниками он был исключительно корректен, вежлив, но никогда не допускал фамильярности. Никто из них не смел поинтересоваться здоровьем жены или институтскими успехами его детей – Ирины и Игоря. Сам он тоже не задавал личных вопросов. Поэтому он сразу приступил к делу.
Достав из папки фотоматериалы, глава КГБ передал их генсеку, сопровождая личными комментариями:
– Кулаков и Агапитов – давние хорошие друзья…
В это время Брежнев рассматривал фотографии, сделанные на юбилее Агапитова, где хозяин дома радушно, по всем правилам Кремля, целовался с дорогим и уважаемым гостем, а также снимки прошлых лет, добытые из личных архивов их хозяев.
Затем в руки генсека попала фотография: Кулаков – Агапитов – Никифоров, снятая на том же вечере. Дальше в строгом порядке шли снимки: Агапитов – Никифоров – Бережная, Никифоров – Бережная – Садальский, Бережная – Садальский, Садальский – Исламбек. Потом появились фотографии: Никифоров – Богомолов, снятые на рыбалке. По напряженным лицам рыболовов нетрудно было догадаться, что они говорят о чем-то очень серьезном, но разговор, к сожалению, не удалось записать из-за удаленности объектов. Однако вряд ли мужчины говорили о рыбе. Заключительная стопка фотографий рассказывала о посещении Богомоловым тайника, а также о появлении у того же тайника работника американского посольства.
– …Связь Никифорова и Богомолова с американцами очевидна, – продолжал шеф КГБ. – Но у нас пока нет документальных подтверждений о связях с ними Агапитова или Кулакова.
– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты, – прошепелявил Брежнев.
– Вы правы. Даже если Агапитов и Кулаков не имеют отношения к этому делу, в чем я абсолютно уверен, то сама связь с изменниками Родины ложится черным пятном не только на них самих, но и на наше партийное и государственное руководство в целом.
– Этого нельзя допустить, Юрий Владимирович.
– Мы сделаем все возможное, чтобы измена отдельных личностей не смогла дискредитировать партию в целом.
– Я надеюсь на вас.
Брежнев долго смотрел на закрывшуюся за Андроповым дверь. Он знал, что Кулаков метит на место генсека и имеет все шансы его получить. Он знал, что и Андропов метит туда же.
Брежнев не возражал, чтобы Андропов убирал по очереди всех претендентов на престол. Как минимум их было еще двое: все тот же Кулаков и ленинградец Романов. Но рано или поздно шеф КГБ расчистит себе дорогу и сделает тот единственный шаг, который отделяет его от неограниченной власти. Сколько Брежневу осталось, он не знал, а потому, на всякий случай, чтобы оттянуть время, решил сделать еще одного, третьего, претендента – партийного босса Белоруссии Петра Машерова. Генсек уважал народную мудрость: пока холопы дерутся – паны толстеют.
«Днепропетровский клан» прекрасно сознавал, что, приди Андропов или кто другой из вышеперечисленных товарищей к власти, для них всех наступят черные дни. Люди Брежнева просто обязаны были как можно дольше продержать у власти своего выживающего из ума господина и как можно чаще отвлекать внимание председателя КГБ другими «срочными» делами.
Андропов ушел. А через полчаса к генсеку пожаловал еще один из столпов советских силовых структур – начальник ГРУ.
Брежнева ничуть не удивило, что их беседа практически повторяла предыдущую, а предоставленные материалы по «делу академика» будто скопированы друг с друга. Ничего подозрительного или страшного в этом не было: молодцы служивые, не даром народный хлеб жуют. Генсек любил играть наверняка, а потому частенько подсовывал соперникам параллельные задания. Из двух лошадок одна обязательно придет к финишу, а заодно и за второй присмотрит. Ведь за «ретивыми» глаз да глаз нужен, а самому-то за всем не углядеть…
Въехав во двор своего дома, Никифоров хотел поставить машину там, где ставил ее каждый день на протяжении вот уже нескольких лет. Но теперь его место было занято соседской темно-синей «Волгой». Профессор вздохнул и припарковал машину прямо напротив подъезда. В конце концов, он тут ненадолго.
Поднявшись к своей квартире, Анатолий Сергеевич вытащил было связку ключей, но, подумав, снова опустил ее в карман и нажал на кнопку звонка…
Открыла супруга. Она настороженно улыбнулась мужу и как-то неуверенно предложила войти в дом. Ей было искренне жаль этого человека, которому она отдала лучшие годы своей жизни. Но она не виновата, что встретила другого и полюбила. Уделяй муж ей хоть немного больше внимания и заботы, может быть, ничего бы и не случилось.
– Здравствуй. – Никифоров тоже чувствовал себя не в своей тарелке и, как ребенок, переминался с ноги на ногу. – Ты одна?
– Да, проходи. Есть хочешь?
– Нет, спасибо, – соврал профессор, хотя испытывал острое чувство голода. – Я на минутку.
– Если тебе нужны какие-то вещи, я помогу со брать… Прости.
Она покраснела и опустила глаза. Румянец сделал ее еще красивее, от глубокого вздоха упругая грудь всколыхнулась и, показавшись из-за отворотов халата, ослепила Никифорова белизной. Женщина заметила его взгляд, смутилась и нервным движением застегнула верхнюю пуговицу халата.
Никифоров вымученно улыбнулся. Он все еще любил ее, любил и ненавидел.
– Я приехал проститься, – сказал он после небольшой, но показавшейся вечностью паузы.
– Ты уезжаешь?
– Да.
– Надолго?
– Боюсь, что да.
– Это из-за меня?
– Не знаю. Нет, наверно нет. – Он подошел вплотную к жене и взял ее за руки. – Мы больше не увидимся.
Она посмотрела ему в глаза. Такой боли, одиночества, тоски и отрешенности она еще не видела. Ее охватило нехорошее предчувствие.
– Скажи мне правду, что ты хочешь делать?
– Не волнуйся. – Никифоров попробовал улыбнуться, но получилась лишь кислая гримаса. – Я перевожусь в наш уральский филиал. Там расширяются мощности… Ну и вообще.
Ей стало не по себе, и она опустила глаза.
– Прости меня, Толя, прости. Пожалуйста…
Она не выдержала, ткнулась носом в его плечо и разрыдалась. Любовь ушла, но она испытывала к бывшему мужу теплые чувства и не желала, чтобы они расстались врагами. А он гладил ее волосы, лучше которых не было на всем свете, вдыхал нежный запах ее тела, старался запомнить каждую черточку ее заплаканного и такого родного лица.