'Операция
Шрифт:
Другой женщиной была Кати Вильсон. Если Марго светлая и спокойная, то Кати – вся в движении. Ее голова с черной копной волос а-ля Анджела Девис то и дело вертелась из стороны в сторону. При этом она дарила ослепительные улыбки, порой, казалось, неуместные. Но Кати была такой – открытой, непосредственной и легкой. Правда, стоило ей резко встать и вступить в спор с кем-нибудь из однокашников или с преподавателем, оказывалось, что она бывает и жесткой, и холодно-расчетливой. Но такой контраст делал ее еще более обаятельной и таинственной.
Среди парней (в составе группы не было никого старше тридцати) выделялся своей основательностью и своеобразным покровительственным отношением к остальным Георгий Мамонтов. Он был американцем русского происхождения, а его почти отцовское отношение к коллегам объяснялось тем, что в семье он был старшим среди семерых детей. Рядом с ним всегда было уютно и надежно.
Марио Гарджулло, американец итальянского происхождения, был подвижен, как ртуть. Его хитроватые глаза всегда выискивали что-нибудь смешное. И всегда находили. Ему на язычок лучше не попадаться. Впрочем, шутки его были незлобивы. А сам парень в общем-то стеснительный и даже застенчивый. Очевидно, его насмешливость была своеобразной защитой.
Джек Фрэнки все время что-то писал на своем постоянном спутнике – ноутбуке. Однокашники подозревали, что втайне парень пишет роман. Фрэнк очень смущался, когда кто-нибудь пытался заглянуть через его плечо или просил показать написанное. Вообще, он оставлял впечатление этакого увальня, хотя был подтянутым и сухопарым. Казалось, что его руки-ноги стоят не совсем на месте. Впрочем, это впечатление улетучивалось, как только Джек принимался за дело. Оказывалось, что руки-ноги очень даже на месте. А писал Джек действительно роман. Только прочесть его никто бы не смог, потому что, помимо языков, которые учили здесь спецагенты, Джек выучил мертвый язык – арамейский. И специально изобрел программу с этим языком и ввел в свой компьютер. А роман был остросюжетный, фантастический.
Питер Реддвей, пятидесятилетний полковник американской армии, руководитель спецподразделения ООН, ходил по кафедре, вертя в своих огромных руках хрупкую, тонкую указку.
– Но вы ведь сказали, что это только учения, а у него голова… – Марго опустила глаза.
– В том-то и дело! – воскликнул Реддвей. – В том-то и дело. Вы были уверены, что будете стрелять в них, и они будут падать, как кегли в кегельбане. Вот и впали в истерику, как только увидели кровь. Она, к слову сказать, была не настоящая. Мы вам просто куклу подсунули. Я так и знал, что вы на ней проколетесь. – Реддвей наконец не выдержал, и указка, хрустнув в его руках и переломившись пополам, полетела в угол, где валялось уже штук десять таких же.
– Но я думала…
– Вы не думали! – взорвался полковник. – Вы были уверены, что можете спокойно проделывать все эти кульбиты и вам ничего не грозит. Но одно дело, когда в тебя стреляют краской, и совсем другое, когда боевыми… Не говоря уже о других. Гарджулло!
– А? – Марио вздрогнул.
– Вы проверили, как закрутили крышку пакетника?
– А как? – переспросил Марио, краснея.
– Да вы ее вверх ногами присобачили.
Все дружно засмеялись, но полковнику достаточно было одного взгляда, чтобы в аудитории воцарилась мертвая тишина.
– А Георгий? – обернулся полковник к Мамонтову. – Не мог с одного выстрела уничтожить мишень. Это же курам на смех. А еще хотите называться сверхсекретными агентами-исполнителями. Да вас в любом балаганном тире догола разденут.
Полковник, конечно, преувеличивал. Он вообще имел такую склонность, когда волновался. В глубине души он прекрасно понимал, что каждый из сидящих перед ним учеников, самому старшему из которых, Джеку, было двадцать девять, стоит десяти, если не больше, секретных агентов со стажем. Но ему этого было мало. Он хотел еще большего, почти чуда. Это неправда, что чуда нельзя добиться, что оно может произойти только само. Если очень захотеть и упорно добиваться, то удачу можно обуздать и она будет служить тебе, как послушная лошадка. Только вот этих сосунков нужно гонять и гонять. Гонять до седьмого пота, до обморока. Каждый должен быть наравне со всеми, не должно быть специалистов в какой-то одной области.
Эти учения готовились очень тщательно. Заранее проводились переговоры с командованием НАТО, долго подыскивалась база, дотошно прорабатывался план засад и ловушек. И ребята серьезно прокололись на последней. Он бы и сам прокололся лет десять назад, но им этого простить не мог. Если он им простит сейчас, то они ему не простят потом. И начальство не простит, и сослуживцы, да и совесть тоже в покое не оставит.
– Солонин, вы можете назвать мне порядок, к котором лежали документы?
Виктор попытался вспомнить и, к своему стыду, не смог. Там, в кабинете, ночью это казалось совсем не важным. Но теперь…
– А порядок, в котором вы их сунули обратно, когда пересняли? Неужели не помните?… Джек, а теперь скажи мне, где ты потерял футляр от дискеты? Случайно не забыл его прямо на столе?
Джек не нашелся что ответить. Опустил глаза и начал теребить пуговицу на куртке.
– Вот-вот. И избавляйся от привычки крутить пуговицы. – Полковник бросил футляр на стол. – Оставишь где-нибудь, и все. Ведете себя, как слоны в посудной лавке – это вас всех касается… кроме Кати. Она-то на этот раз не подвела, чисто сработала. Ладно, все свободны. – Реддвей махнул рукой. – С вами говорить – только слова зря тратить… Через два часа занятия по фальсификации документов и гриму. Вечером на лингвистике быть всем. Можете идти.
Ребята тут же вскочили и бросились вон из аудитории. Не хотелось терять ни минуты такого редкого здесь свободного времени.
Полковник начал собирать со стола бумаги и вдруг заметил, что один не ушел, а сидит и молча ждет, что-то напряженно обдумывая.
– Солонин, чего тебе?
Виктор встал и почесал затылок.
– Да я вот все думаю над тем, как мы прокололись. Хотел поговорить по этому поводу.
– Ну давай, говори. – Реддвей присел на край парты, от чего деревянная доска затрещала.
– Это ведь на самом деле очень серьезно, – начал он, стараясь подобрать нужные слова. – Я тут подумал немного, и…
– Уже хорошо. – Полковник засмеялся и хлопнул его по плечу. – Думать никогда не вредно. Только почему немного? Ты много думай, не стесняйся.
– Нет, подождите… – Солонин покраснел. – Просто у нас какая-то игра получается.
– В каком смысле? – не понял Питер.
– Ну как же… Я, например, наперед знал, что тот парень в машине ничего мне не сделает. И Марио знал, и Гоша, и все остальные. Совсем не страшно было. Поэтому и действовали весело и не прокололись нигде, пока до крови не дошло.