Операцию «Шторм» начать раньше…
Шрифт:
— Аннушка…
— А я Лену встретила, она похвасталась, что у вас была, — начала торопливо оправдываться Аня, замерев у порога. — Говорит…
— Здравствуй, — перебил ее Черданцев. Торопливо вышел из за стола навстречу. Она протянула руку — может, даже для того, чтобы он не подходил близко, а он взял ее в свои ладони, легонько сжал, задержал.
— А я Лену знаю, мой Сашка с ней в лесах ковыряется, — продолжала оправдываться Аня, осторожно вытаскивая руку из ладони Черданцева и оглядываясь на дверь. — Дай, думаю, загляну, раз мимо
— Здравствуй, — повторил Михаил Андреевич.
— Здравствуй.
— Проходи, садись. Нет нет, вот сюда, к этому столику. На самое удобное место.
Аня осторожно опустилась в низкое кресло, прикрыла колени ладонями. Потом потянула с журнального столика газету, повертела ее для приличия и оставила у себя. Увидев, что
Черданцев понял ее уловку, зарделась, наклонила голову.
— Ты знала, что я уже здесь? — замял неловкость майор.
— Да, конечно, Сонька тогда, до праздников, сразу зашла, сказала, что встретила тебя. Я… я потом ходила к грушенке, но ты уже уехал…
— Аня, — Михаил Андреевич взял ее руку, но она вновь оглянулась на дверь, занялась газетой.
— А я в район насчет комбикормов… А тут Лена похвалила тебя, понравился ты ей… А ты теперь вон какой стал. Начальник.
— Я в село собирался после праздников приехать, сейчас просто много всяких мероприятий, праздники один за другим. Тебя очень хотел увидеть.
— А Лена хоть и молодая, а справедливая…
— Я поставлю чай, — поднялся Черданцев.
— Нет нет, я уже и так засиделась, — остановила его за руку Аня. На мгновение задержала ее — на самое малое мгновение, но майора обдало жаром. Словно почувствовав это, Аня отдернула руку, вновь схватила газету спасительницу. — Я пойду, я же не одна приехала. А то девки будут искать по всем магазинам. Повидались — и пойду.
— Теперь часто будем видеться, да?
Аня ничего не ответила. Встала, оглядела кабинет: хорошо ли, уютно устроился, почтительно и бережно дотронулась до стекла на столе. Чувствовалось, что и ей, как и Соньке у грушенки, не хотелось расставаться, уходить. Завтрашние встречи только молодым сулят трепет, а таким, как она, уже и тревогу: а как разочаровала? И тянется, тянется миг, который сейчас, сию минуту, твой. В сегодняшнее еще верится, в завтрашнее — уже с трудом…
— Это ничего… что я зашла?
— Было бы плохо, если бы прошла мимо.
— Правда?
— Правда.
Улыбнулась, пригладила волосы. Вновь провела пальцами по стеклу, но теперь уже как человек, которому можно это сделать.
А у Черданцева мелькнуло, озарило воспоминание из его последнего приезда в село.
Председатель попросил, и он помогал колхозу грести сено. А вечером, возвращаясь с луга, чуть приотстал с Аннушкой от остальных. Бабы несколько раз оборачивались, громко говорили и громко смеялись — может, даже и про них, но они не стали никого догонять, даже делать вид, что рядом оказались случайно. Это была их последняя встреча, и они
Шли, изредка касаясь плечами друг друга. Вспоминали то немногое, что было у них. Вернее, было многое, но — мало. Совсем мало. А теперь выходило, что судьба разводила их совсем, навсегда. И тогда перед самым селом, выставив для доказательства и оправдания пыльные потные руки, он сказал:
— Надо бы искупаться. Ты не пойдешь?
— На озеро, что ль? Еще грязнее станешь.
— Нет, я сейчас сразу на Тару. Как в детстве — в темноте, по лунной дорожке.
— И в двенадцать часов ночи…
— Да, в двенадцать вода теплее.
Аня промолчала, не дала никакого намека, но он, придя домой, схватил полотенце и поспешил к Таре. Искупался раз, второй, залез в третий — Аннушка не появлялась. Не поняла его или просто не смогла? Или не захотела? К тому времени прошло уже два года, как не стало ее мужа, и ее ничто не держало, разве только скотина в хлеву. Но корову подоить, поросятам задать корм — час времени.
Но Аня не пришла ни через час, ни через два. Дрожа от холода, он пришел домой, попытался согреться парным молоком.
— А я уж забеспокоилась — ненароком не залился б: нету и нету. Картошку вон потолкла со смальцем, накладывать? — спросила мать.
— Не, мам, ничего не хочу. Пойду спать.
— Куда ж на пустой желудок то — ерунда присниться. Да и целый день вилами махал.
— Не хочу.
Лежал, думал об Ане. Прощался. Несколько раз приподнимался, готовый, как в юности, идти к ее дому, но что то останавливало. Да и мать не ложилась до полуночи, ходила по дому и сенцам, перебирала вещи — что брать с собой в далекую Дальнюю Востокию, что раздарить подругам.
А при отъезде, когда все село пришло к их машине — уже не к заколоченной избе, а к машине, груженной самым дорогим, с чем не могла расстаться мать, — при проводах, на людях они с Аней постеснялись подойти друг к другу. Помахали руками — все махали и всем махали. Плохо расстались. Может, потому и встретились опять?
— Ты знаешь, а у меня все эти годы было желание — искупаться в Таре. Ночью. Сегодня как раз собирался поехать, — на ходу решил Черданцев. — Может, ты бы подошла?..
— В двенадцать часов ночи? — глянула из под бровей Аня и тут же отвела взгляд. Но добавила: — И опять обманешь?
— Как… опять? — майор замер от страшной догадки. — Почему — опять? — надеялся все таки он на обратное. — Ты… приходила тогда?
— Приходила. Ровно в двенадцать.
— Погоди. — Михаил Андреевич вытер потный лоб, потом схватил Аню за плечи. — Но ведь я же ждал. Я побежал на реку сразу же, как только пришел домой.
— Но мы же договорились в двенадцать.
— В двенадцать?! Черт! Идиот. Я думал — сразу, про двенадцать мы просто говорили… Да, но об этом сказала ты, и я должен был догадаться… Прости. Прости, Аня. А я лежал на сеновале и думал, почему же ты не пришла.