Оперативник
Шрифт:
Каким образом предавшийся попал в госпиталь? Ради боевого содружества, возникшего в ходе рейда? Как же, как же… И он не слишком большая шишка, и Иван невеликий начальник, чтобы ради них менять основные правила внутреннего распорядка.
Это не госпиталь? Тогда что? Где еще Конюшня могла найти безопасное место для раненого опера? Такое, чтобы ни галаты, ни сатанисты его не достали. Иван задумался, но в голову ничего толкового не пришло.
Круль молча смотрел на Ивана, явно дожидаясь, пока тот закончит свои размышления и придет хоть к
Дверь, стена, еще стена… Предавшийся в качестве посетителя.
Голова начала кружиться. Этот запах серы — вонь предательства и подлости.
Дверь, стена, окно. Окно… Да не окно, не оно. Угол возле окна. Красный угол. Входишь в комнату, стена напротив двери, правый угол. Там всегда висит икона. Должна висеть. Особенно в госпитальной палате.
А тут ее нет.
Иван почувствовал, что кровь отлила от лица.
— Где я? — спросил Иван дрогнувшим голосом.
— Ты — в клинике Центрального офиса Службы Спасения в Иерусалиме, — ровным голосом нейтральным тоном сообщил Круль. — У меня не было времени тащить тебя в Конюшню. Ну и все знают, что у нас медицина покруче будет. Вы больше печетесь о душе, а мы о теле.
Иван сжал под одеялом кулаки.
— Ты хочешь сказать, что я согласился на медицинскую помощь от вас?
— Ну… — Круль пожал плечами.
Сергей Симонов, рядовой межнациональных вооруженных сил. Умер от раны, так и не согласившись подписать Договор, простучало в голове Ивана. Служба Спасения согласилась оказать медицинскую помощь только в обмен на подписание Договора и позволила рядовому Симонову умереть.
— Ты хочешь сказать, — повторил Иван, — что я согласился подписать Договор?
— Ты был без сознания, у нас не было времени на формальности.
— Я просто согласился?
— Если считать молчание знаком согласия, то да. А что у тебя замечательно получалось в тот момент, так это молчать. Тебя вылечили просто так, — Круль встал со стула. — Даром. И безвозмездно.
— Почему?
— Почему? — переспросил Круль. — А потому, что так решили.
— Я требую, чтобы меня отвезли в Конюшню.
— Ага.
— Я требую…
— Я бы — с удовольствием. Но в Конюшне не знают где ты. Полагают, что ты погиб, но объявили тебя пропавшим без вести. На следующий день буря прекратилась, место засады было обыскано. Нашли останки священника, Кононова, Коваленка и Смотрича. Ты и Квятковский числитесь в пропавших.
— Анджей тоже здесь?
— Вот Анджея здесь нет. И еще, — сказал Круль, — странная подробность. Смотрич погиб необычно. Выстрел в затылок, в упор. Из оружия Анджея Квятковского. Мы потребовали копию всех документов.
— Их схватили, оружие Квятковского отобрали…
— Может быть. Тогда почему тело Смотрича лежит в одиночестве? Почему Квятковского не убили рядом? Пистолет Квятковского нашли, а самого рядом нет.
— Ну убежал. Его пистолет подняли…
— Отпечатки пальцев только Анджея Квятковского, — сказал Круль. — Четкие, не смазанные. После него
— Спасибо, — сказал Иван.
— Пожалуйста, — серьезно ответил Круль.
— Что со мной будет дальше? — спросил Иван.
— Вначале — выздоровление, потом… Потом с тобой, наверное, поговорят.
— Я не подпишу Договор, — как только мог твердо, ответил Иван.
— Нет нужды. Мы-то с тобой знаем, что не все у тебя в этом смысле просто. Полагаю, что ты еще сам попросишь подписать бумажку.
— Пошел ты…
— Уже иду, — дверь палаты открылась, и заглянул врач. — Доктор, я уже в пути.
Круль сунул руку в карман, достал четки, покачал их в руке, как маятник.
— Это побудет у меня. И пусть это пока останется нашей маленькой тайной. Лады?
Глава 07
Странно, но погода в Иерусалиме наладилась. Небо было чистым, солнце светило совсем не по-февральски. Было тепло, и люди выходили на улицу в легких куртках и плащах. Ни дождя, ни снега — тепло и солнечно. Если бы такая погода пришлась на осень, люди все еще ходили бы в летнем. Февраль же обязывал хоть к каким-то формальностям.
Но погода оказалось не самым странным, что происходило в этом феврале в Иерусалиме. Куда более необычным и непонятным для Ивана было то, что сам он все еще находится в клинике Службы Спасения. Его никто не держал. В смысле — не удерживал. Никто не запирал палату, не приставлял к нему охранников. Нет, в палате стояла аппаратура наблюдения, но это, как понял Иван, было скорее мерой охраны, чем надзора.
Странным было то, что у Ивана не возникло желания слинять из клиники. Абсолютно. После памятного разговора с Крулем, когда прозвучало столько всего абсурдного, Иван провел бессонную ночь, отказавшись принять снотворное, до самого утра пытался если не понять, то хотя бы придумать, почему все так завертелось вокруг него. Почему?
Его хотели убить?
Разлетающийся в кровавые клочья Юрасик, замертво падающий из «Рейдера» Коваленок — все это из-за Ивана? Просто побочные, незапланированные потери? Среднестатистические огрехи при тайной операции?
Ведь Иван мог не пойти в рейд. Мог совершенно спокойно остаться в Конюшне, Токарев вон рвался вместо него. Тогда ребята из группы были бы, скорее всего, живы. Это если засада была на Ивана Александрова. Если засада была на него.
Иван много раз мысленно прокручивал картинку — солдат идет к машине. Неторопливо, демонстрируя скуку и небрежность. Тянет лямку. Подходит, освещает фонариком номер машины и опознавательные знаки. Освещает, сволочь, смотрит. И продолжает неспешное движение. Уходит с линии огня, останавливается возле кабины.