Оперативное вторжение
Шрифт:
«Касим! Иди сюда, быстро!»
Поддаваясь какому-то так и необъясненному порыву, она свободной рукой записывала на чистом листе бумаги, как если бы вела стенограмму совещания.
«Что-то очень интересное...»
Зловеще-интересное. Отчего по спине прошла леденящая волна.
Взгляд скользнул по служебному внутреннему телефону. Жаль, нельзя переключить разговор на начальника. Что бы он сказал по этому поводу? А вот на это как бы он отреагировал?
Рука Светланы Николаевны вывела на бумаге:
«Утенок, помоги!»
И
УТЕНОК, ПОМОГИ!
Утенок...
Утенок?
Да. Она не могла ослышаться. И отчего-то на глаза проступили слезы...
Карандаш выпал из ее рук, потому что дальше записывать было нечего. Из трубки доносились сдавленные крики, хрипы, мат, какая-то возня...
Абдулкасим ускорил шаг. Утенок прикинул, что потеряет его из виду, когда боевика заслонит чертова сумка, маячившая перед глазами. Заслонит. Да, не довелось Слону «заслонить» этого «чеха». Но «чех» снова «всплывет» перед глазами, когда вплотную приблизится к своему товарищу — то есть буквально встанет у него за спиной. Лишь бы не надумал обойти его стороной, тогда его точно не достанешь — руки не хватит.
Что-то интересное...
На что-то интересное лучше всего смотреть через плечо — так интересней. Давай, сука, заглядывай!
Лежа на левом боку, Утенок приготовил левую руку, даже несколько раз сжал и разжал чуть занемевшие пальцы. Повел плечом, проверяя, получится ли должный посыл, чтобы резко выбросить руку к противнику.
В последний момент Утенок успел заметить, что Касим убрал одну руку с автомата, а вторую держал на передней рукоятке для удержания.
Все, он пропал из виду. Виталий, скосив глаза, ожидал его увидеть через другое «смотровое окно». Даже не «окно», а щель, через которую он выбросит свою руку. Придется немного нашуметь, когда он высвободит вторую, вооруженную ножом.
Штык-нож он держал обычным хватом. Позиция разведчика, да и сама конструкция штык-ножа позволяли из такого положения сделать одно-единственное резкое движение, чтобы перерезать горло противнику. Как и первые штык-ножи для «АКМ», этот был с развернутым наоборот лезвием.
Ладонь вспотела; но пальцы, лежащие между ребер жесткости на рукояти штык-ножа, не скользнут ни при каких условиях.
Все, пора. Как только Утенок снова увидел боевика, его левую руку словно подтолкнули к нему. Пальцы угодили в приоткрытые губы противника, и десантник, понимая, что чуть-чуть ошибся с дистанцией, мгновенно сомкнул их, схватывая боевика за щеку и подтягивая к себе.
Нет, не получится резкого удара в такой позиции — голова Касима повернута в сторону. К тому же он моментально, наверное, по боксерской привычке, прижал подбородок к груди. Толкая сумку, Утенок провел единственно возможный удар с коротким замахом колющий на себя.
Это был смертельный удар, пришедшийся в переднюю поверхность шеи: десантник продавил нож едва ли не на всю глубину лезвия, до гарды-кольца. Чеченец дернулся, когда Утенок, ничего не зная о смертельном ранении противника, возвращал нож, и лезвие пропороло все, что только было возможно: артерию, горловые связки, распахало надвое адамово яблоко. И вот в это кровавое месиво десантник снова погрузил лезвие. Фактически без замаха, не почувствовав сопротивления, словно промазал или угодил в раскрытый слюнявый рот противника. А левую руку вдруг потянуло вниз. Обмякший «дух» повис на руке спецназовца, а последнему думалось, что тот уходит от очередного удара. И Утенок, используя его массу и давление, повалился вслед за ним.
Пошло натуральное айкидо. В голове шумело, глаза почти ничего не различали. Чудилось какое-то мельтешение, словно кто-то размахивал руками, слышался хриплый голос: «Утенок... помоги!»
Если Утенок вывалился с полки сам, то Чилу выбросил его противник. Магомед был намного сильнее морпеха и прием провел, на загляденье, красиво и мощно. И тут же второй — «перекат». Для того чтобы сломать Чиле шею, Магомеду не хватило мгновения. Утенок ударил его ножом в то место, куда мог достать: находясь у боевика за спиной, «крылатый пехотинец» всадил ему лезвие в печень.
За несколько коротких мгновений это был второй смертельный удар. Утенок, дважды сотворивший чудо и не знавший об этом, повалился на Магомеда и уже ослабевшими пальцами пытался провернуть нож в ране. А к горлу подкатывал комок. Виталий напрасно делал судорожные глотательные движения: рвота, подкатившая к горлу, обжигающей желчью выплеснулась наружу...
38
— Товарищ полковник...
Артемов повернул голову. Он сидел на полке, вытянув ноги к окну. Неудобная поза — ныла спина, болело в правом боку. А там печень, заметил, вздохнув, Михаил Васильевич, орган, прости господи, на который он еще ни разу («тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить») не жаловался. За исключением разве что тех случаев, когда ему приходилось безвылазно проводить за рулем своего «жигуленка» несколько часов кряду.
Полковник поменял положение, спустив ноги, и прикурил сигарету.
— Что у тебя, Андрей? — Отчего-то подмывало спросить в духе Броневого — Мюллера: «Мы взяли Москву? Кальтенбруннер женился на еврейке?» Потом в духе злобного российского пессимиста: «Наши спецназовцы освободили заложников? Ильин обручился с шахидкой?»
Полная, полнейшая чушь...
Бездействие изматывало. Ожидание убивало. И ждать хотелось в полном молчании, в глубокой пустоте и абсолютной — до звона в ушах — тишине.
— Проходи, Андрей, — разрешил Артемов хозяину этого купе. Не глядя на Родкевича, равнодушно заметил: «Выжил мужика. Ну и черт с ним». — Слушаю.
— Осужденных я поместил в одну камеру. Оттуда наблюдение лучше и...
«Ну и что? — вопросительно приподнял брови полковник, даже не дослушав Родкевича. — Ты командир, я тут просто курю». Однако понял старшего лейтенанта. Тот, оставшись без связи со своим начальством, элементарно не мог освоиться с таким положением вещей. Раньше тут был порядок, сейчас — настоящий бардак. Тряхнуло так, что не разберешь, что и куда завалилось.
Вряд ли старлей в таком состоянии думал об ответственности, о своей голове, на которой вскоре может оказаться какая-нибудь безразмерная и безобразная шапка без кокарды. И, слоняясь по проходу, вряд ли подыскивал себе местечко за зарешеченной дверью, где впоследствии может оставить запись: «Тут ехал этапом старший лейтенант Родкевич, который доверился одному мудаку из военной разведки». Фамилия, разумеется, опущена — государственная тайна. Рассекречивание имен таких идиотов произойдет лет через сто, когда вымрет четвертое поколение Артемовых.