Описание Отечественной войны в 1812 году
Шрифт:
Несколько раз казаки авангарда Милорадовича пробирались сквозь лес, до крайней опушки, откуда ясно видели лагерь неприятельский и все, в нем происходившее. Казачья партия с сотником Урюпинским заходила даже в тыл французам, не бывши ими примечена. Об оплошности Мюрата уведомили казаки начальников своих, и, когда показание донцов были дознаны справедливыми, родилась мысль о возможности подвести скрытно часть армии к нашей передовой цепи, а с другой частью пройти лесом и ударить во фланг французов. Беннигсен предложил Князю Кутузову напасть на Мюрата. Фельдмаршал не вдруг с ним согласился, держась других мнений об образе настоящей войны и способах восторжествовать над Наполеоном. Довольный положением, в какое поставил французскую армию, Князь Кутузов не хотел выводить Наполеона из бездействия, считал полезнее не вызывать на бой, не будить усыпленного в Кремле льва. «Чем долее останется в Москве Наполеон, – говорил Князь Кутузов, – тем вернее наша победа». Беннигсен основывал свое мнение не на одном только оплошном расположении Мюрата, но и необходимости атаковать французов, прежде нежели Виктор присоединится к Наполеону. Для пояснения сего обстоятельства надобно сказать, что у нас имели сведения о выступлении Виктора из Минска к Смоленску, но не знали о данном ему повелении остановиться в Орше, а потому полагали, что Виктор идет на Москву. Беннигсен не довольствовался одними словесными доводами и 5 Октября представил Князю Кутузову следующее письменное предложение: «По всем сведениям видно, что ожидаемые Наполеоном подкрепления, под начальством Виктора, находятся на марше и уже близко. И так, кажется необходимым, без потери времени, со всеми силами атаковать стоящего против нас Мюрата, прежде нежели подкрепления прибудут к неприятелю. Тем более следует не откладывать нападение, что, как слышно, сам Наполеон с гвардией в Москве, а у Мюрата артиллерии немного, и вся его кавалерия не превышает 8000
Согласившись с мнением Беннигсена, Князь Кутузов назначил произвести нападение 5 Октября, рано поутру. Беннигсен должен был управлять главным действием, то есть обходом левого крыла французов. С сей целью поручил ему фельдмаршал 2-й, 3-й и 4-й пехотные и 1-й кавалерийский корпуса и 10 казачьих полков, под начальством Графа Орлова-Денисова. Остальная часть армии назначалась поддерживать атаку, действуя на неприятеля с фронта. Дорохову дано предписание атаковать французов с тыла. В сих чертах заключалась сущность распоряжений к нападению; подробности их были следующие: 1) 4 Октября, в 7 часов вечера, выступить армии из лагеря правым флангом в 6 колоннах и переправиться через Нару по 5 мостам у Спасского и Тарутина. 2) Первая колонна, Графа Орлова-Денисова, из 10 казачьих полков, роты Донской артиллерии, 20-го егерского полка, имеет в подкрепление Генерал-Адъютанта Миллера-Закомельского, с гвардейской легкой кавалерийской дивизией, Нежинским драгунским полком и полуротой конной артиллерии. Колонне сей назначается зайти в тыл левого крыла неприятельского, овладеть столбовой Московской дорогой и пресечь Мюрату отступление. 3) Второй колонне, Багговута, состоящей из корпусов его и Графа Строганова, ударить во фланг Мюрата и, подаваясь вправо, сохранять сообщение с первой колонной. 4) Корпусу Графа Остермана составлять 3-ю колонну и связывать действие Багговута с остальною частью армии, влево. Сии три колонны, или правое крыло, будут под начальством Беннигсена. 5) Дохтурову со своим корпусом составить центр армии и принять также команду над корпусом Графа Остермана, когда сей последний с ним соединится. 6) Милорадовичу, с гвардией, корпусами Раевского и Бороздина, резервной кавалерией и артиллерией, составлять левое крыло, при котором намеревался присутствовать Князь Кутузов. 7) Всем войскам прибыть ночью позади цепи ведетов и стоять в возможной тпшине до рассвета, ожидая трех сигнальных выстрелов. Тогда Беннигсену быстро пройти лес, начать атаку левого неприятельского крыла, а Милорадовичу, с кавалерийскими корпусами, ночью сближенным к ведетам, атаковать все, что перед ним будет находиться; пехоте его следовать за конницей скорым шагом. 8) Дорохову, действовавшему с отрядом левее от армии, у новой Калужской дороги, идти на Вороново и отрезать Мюрату дорогу в Москву. 9) В лагере оставить большое число музыкантов и барабанщиков и в свое время бить зорю. Огней раскладывать не более и не менее обыкновенного; шалашей не жечь и за наблюдением порядка оставить в лагере от каждой роты по одному унтер-офицеру с тремя рядовыми, а от каждого полка по одному офицеру.
Диспозиция отправлена была из главной квартиры Князя Кутузова, Леташевки, в Тарутино, вместе с повелением армии быть готовой к выступлению к 6 часам пополудни [429] . По пробитии 6 часов Фельдмаршал поехал из Леташевки в Тарутино, уверенный, что застанет войско уже в ружье, но, напротив того, он встретил на дороге артиллерийских и конных полков лошадей, ведомых на водопой, а в лагере увидел полки, спокойно стоявшие на биваках, хотя уже время было выступать. Узнав о приезде Князя, начали сбираться к нему корпусные командиры, и на вопрос каждому из них: почему полки не выступают? – отвечали они, что не было приказания. Выведенный из терпения сими повторенными ответами, Фельдмаршал был весьма разгневан и отменил атаку. Вскоре объяснилась причина происшедшего недоразумения. Она состояла в несвоевременном получении в Тарутинском лагере посланного из Леташевки повеления. Вместо 5 Октября назначили атаковать Мюрата 6-го числа. Фельдмаршал приехал в лагерь ввечеру 5-го. При нем переправлялись колонны через Нару. Смеркалось; облака покрыли небо. Погода была сухая, но земля влажна, так что войска шли без шума, даже не слышно было движение артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания, все приняло вид таинственного предприятия. Наконец, при светлом зареве огней неприятеля, показавших нам место расположения французов, остановились колонны на ночь, там, откуда в следующее утро надлежало вести атаку, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле.
Граф Орлов-Денисов был у крайней опушки леса, на тропинке из Стромилова в Дмитриевское. Перед зарей, 6 Октября, явился к нему польский унтер-офицер корпуса Понятовского, вызываясь, если дадут ему конвой, схватить Мюрата, ночевавшего, по его уверению, в деревне позади лагеря, с незначительным караулом. Сто червонцев при успехе, смерть в случае обмана обещаны переметчику. С ним отрядили Генерал-Майора Грекова, с двумя казачьими полками, в том числе Атаманским. Едва отправились они за лакомой добычей, как начало светать. Граф Орлов-Денисов вышел из леса и, взглянув с возвышения влево, откуда наши колонны должны были наступать, не видел ни одной из них. Напротив, в неприятельском лагере, позади которого стоял он, приметно было, что начинали подниматься от сна. Опасаясь быть открытым французами и ожидая ежеминутно появления наших пехотных колонн, он отменил намерение схватить Мюрата, послал воротить Грекова и тотчас по прибытии его понесся с 10 Донскими полками прямо на французов. Внезапность нападения не допустила неприятелей стать в ружье; они едва успели поворотить пушки и, сделав несколько выстрелов, побежали за Рязановский овраг. Весь лагерь на правом берегу Чернишны и 58 орудий схвачены казаками; сотня Донцов, с сыном Платова, проскакала через лагерь мимо Тетеринки, прямо к нашей пехоте.
Пока Граф Орлов-Денисов собирал рассыпавшиеся по французским бивакам полки, чтобы вести их далее против неприятеля, начавшего за оврагом выстраиваться, показался из леса Багговут, не со всем своим корпусом, но только с егерской бригадой Пиллара и полуротой артиллерии. Ее выстрелы долженствовали, по диспозиции, служить сигналом общей атаки, по вышеизложенным причинам уже произведенной Графом Орловым-Денисовым, прежде нежели последовали сии выстрелы. Марш корпуса Багговута, за которым шел корпус Графа Строганова, был задержан в лесу разными противоречащими приказаниями, привозимыми к войскам. Сверх того, полки 4-й дивизии, Кременчугский и Волынский, и следовавшая позади их 17-я дивизия, Олсуфьева, впотьмах сбились с дороги в лесу, и оттого ни они, ни корпус Графа Строганова не поспели вовремя на назначенные им места [430] , а пришли только бригада Пиллара и бывший в голове 4-й дивизии Тобольский пехотный полк, при котором находился дивизионный ее начальник, Принц Евгений Вюртембергский. Вьшли из леса с бригадой, Багговут тотчас открыл огонь из орудий, но был убит одним из первых ядер, пущенных с неприятельской батареи при Тетеринке. Со смертью сего отличного Генерала прекратилась общая связь действий его корпуса [431] . Егеря рассыпались в стрелки, нападали храбро, но не были своевременно поддержаны запоздавшими в лесу колоннами; частные усилия их оставались тщетны, потому что Мюрат успел уже выстроиться, переменил фронт и осадил левый фланг назад. Слева отбивал он кирасирами атаки Графа Орлова-Денисова, с фронта открыл огонь с батарей, а между тем отправлял назад обозы, чтобы они не мешали его отступлению.
Движение 4-го пехотного корпуса было также медленно. Не видя его появление в урочный час, Беннигсен приказал корпусу Графа Строганова, по диспозиции назначенному в обход вправо, идти, напротив того, на левый фланг Багговута, имея в виду обеспечить свое соединение с армией. Наконец и 4-й корпус вступил в лес и прогнал оттуда 2 батальона поляков, стоявших впереди неприятельской боевой линии. За недостатком конницы нельзя было преследовать их, без чего не спасся бы ни один поляк. «Я сам, – пишет Беннигсен в донесении, – отправился к 4-му корпусу и нашел, что он еще не соединился с Дохтуровым. Не знаю, отчего это могло произойти; наставления были даны ясные и точные» [432] . Когда головы колонн 4-го корпуса показались из леса, составилась связь между всеми войсками, загремел огонь из длинного ряда батареи, но минута удачного нападения уже прошла, и Мюрат был в полном отступлении. Отряд Графа Орлова-Денисова несколько раз покушался отрезать ему дорогу на Спас-Куплю, но не мог в том успеть, хотя и был поддержан частью дивизии Принца Евгения. Другие корпуса, при которых лично находился Фельдмаршал, долго стояли неподвижно на месте. По диспозиции было им назначено быстрым наступлением опрокинуть все находящееся перед ними, но при начале сражения Князь Кутузов не ввел их в дело. Он рассчитывал, что успех тотчас решится в нашу пользу, если Беннигсену удастся произвести внезапную атаку, а в противном случае, если Беннигсена отобьют, то корпуса, не вступившие в сражение и стоявшие в виду неприятеля в боевом порядке, одним появлением своим будут достаточны для предупреждения последствий, какие могла повлечь за собой неудача нашего правого крыла. Не так думали собравшиеся вокруг Главнокомандующего Генералы. Милорадович несколько раз просил его о позволении идти вперед. Решительный отказ был ответом Кутузова. Наконец он сказал: «У вас только на языке атаковать, а вы не видите, что мы еще не созрели для сложных движений и маневров!» Приметя, что наше правое крыло начало подаваться вперед и неприятель отступает, Фельдмаршал велел стоявшим в центре пехотным корпусам, предшествуемым кавалериею Корфа, двинуться к Чернишне, а Васильчикова с отдельным отрядом послал в правый фланг неприятеля. К этой минуте сражение можно отнести слова Князя Кутузова, помещенные в донесении его Государю, что движение войск под Тарутином уподоблялось маневру на учебном месте. Вся линия колонн центра и левого крыла шла стройно вперед. Неоднократно покушался Мюрат останавливаться, не для отпора, но для устройства войск и удаления тяжестей, однако каждый раз был опрокидываем.
Трофеи заключались в 38 орудиях, одном знамени, 40 зарядных ящиках, 1500 пленных и большом количестве обоза. В числе убитых находились генералы Фишер и Дери. Мюрат был дружен с Дери и присылал просить о возвращении его тела или, по крайней мере, его сердца. В неприятельском лагере и отбитых обозах найдено много награбленных в Москве вещей и предметов роскоши.
Они составляли разительную противоположность с недостатком в жизненных припасах, претерпенном неприятелем во время продолжительной стоянки его при Чернишне. Вокруг догоравших бивачных огней валялись заколотые для пищи или уже объеденные лошади и ободранные кошки.На дымившихся очагах стояли чайники и котлы с конским отваром; кое-где были видны крупа и горох, но и следов не находилось муки, хлеба и говядины. Вина, головы сахара и другие лакомства, привезенные из Москвы, брошены были подле жареной конины и пареной ржи. Больные, лишенные всякого призрения, лежали на холодной земле. Между ними находились дети и женщины, француженки, немки, польки. Около шалашей разметаны были иконы, похищенные из соседних церквей и употребляемые святотатцами вместо дров. В находившихся близ стана неприятельского церквах престолы были разрушены, лики святых ниспровергнуты, попираемы лошадьми, которые даже стояли в алтарях, оглашая ржанием священные стены, где искони возносились хвалебные песни Божеству. Тарутинское сражение, стоившее нам 500 убитых и раненых, имело на воевавшие войска великое нравственное влияние. С самого начала похода было оно первым наступательным действием нашей главной армии и увенчалось хотя и несовершенным, как следовало ожидать, но, по крайней мере, значительным успехом. Неприятелей лишило оно отрадной надежды на мир, составлявший, со времени занятия ими Москвы, предмет любимой мечты их армии, от Наполеона до последнего солдата. Это сражение провело резкую черту между прошедшим и будущим, показав, что русские не помышляли о прекращении войны. Наполеон хотел прикрыть оплошность Мюрата, допустившего атаковать себя врасплох, и напечатал в бюллетенях, что Мюрат не мог ожидать на себя нападение, потому что наши и французские передовые войска условились предворять одни других за три часа о возобновлении военных действий и что русские внезапной атакой имели бесстыдство нарушить сие условия [433] . Клевету должно опровергнуть: того требуют и честь Русского оружия, и святость народного нрава, нами глубоко чтимого. Условие никогда не существовало и быть не могло, как противное воле Государя. Только приказано было на передовых постах не перестреливаться понапрасну, но при том строжайше запрещалось иметь какие-либо сходки или разговоры с неприятельскими ведетами. Следственно, Мюрат должен был приписать свое поражение не вероломству Князя Кутузова, но собственной своей неосторожности. Под вечер армия возвратилась в Тарутино. На половине дороги стояла линия неприятельских орудий. Тут же был Князь Кутузов, сидевший на крыльце полуразрушенной избы. Указывая на трофеи, он приветствовал колонны сими словами: «Вот сегодня ваш подарок Государю и России. Благодарю вас именем Царя и Отечества!» «Ура», перемешанное с веселыми песнями, долетало эхом радости к нашему лагерю. Шумно и весело вступали в него войска. Покой не шел им на ум, как будто праздновалось воскресение умолкнувшей на время Русской славы. Милорадович расположился при Винкове, где наши в первый еще раз стали на отбитой у неприятеля земле. Под начальством Милорадовича были кавалерийские корпуса: Корфа и Васильчикова, заступившего место Графа Сиверса; пехотные: Графа Остермана и бывший Багговута, место которого занял Князь Долгоруков, приехавший незадолго перед тем в армию и бывший прежде Посланником в Неаполе. На другой день служили благодарственный молебен. Князь Кутузов слушал его в походной церкви гвардейского корпуса, куда принесен был образ Смоленской Божьей Матери. Любопытство влекло многих к французским пушкам, потому что с 1805 года, когда начались наши войны с Наполеоном, нигде не отбивали у его армии столь большого количества орудий, как под Тарутином. Честь овладения ими принадлежала Графу Орлову-Денисову, о котором Беннигсен, виновник и распорядитель сражения, доносил Князю Кутузову: «Граф Орлов-Денисов вел себя самым блистательным образом; его храбрость делает честь Российскому оружию. Он первый подал мысль обойти левое неприятельское крыло, основываясь на сделанных им обозрениях, и по донесению его о том решился я письменно предложить Вашей Светлости атаковать неприятеля» [434] .
Выбор офицера, с кем отправить в Петербург донесение о победе, был уже за несколько недель указан Князю Кутузову самим Императором в следующем рескрипте: «Известный ревностной службой Полковник Мишо был прислан с печальным известием о впущении неприятеля в первопрестольный град Москву. Грусть сего достойного офицера быть вручителем подобного донесения была очевидна. Я нахожу справедливым, в утешение ему, предписать вам прислать его с первым радостным известием, после его приезда последующим» [435] . Этот рескрипт проливает новый луч света на благость Императора Александра. Видим Монарха, в тяжкий час Своего Державства, при вторжении неприятелей в столицу, помышляющего даже о том, как усладить участь офицера, на которого пал жребий возвестить Ему, что Москва, венец Царства Русского, опозорена присутствием иноплеменных. Изобразив Государю подробности Тарутинского сражения, Мишо просил позволение доложить Его Величеству о желании армии. «Что такое?» – спросил Государь. «Одержанная нами победа, – отвечал Мишо, – прекрасное состояние войск, оживляющий их дух, преданность их к особе Вашей, отвсюду прибывающие к армии подкрепления, бедственное положение Наполеона, присланные Вашим Величеством повеления затруднят ему отступление, словом, все подает несомненную надежду, что Наполеон будет со срамом изгнан из России. Войска уверены, что настает самый счастливый поход, но знают также, что всем обязаны усилием Вашего Величества. Им известно, сколь много до сих пор претерпевала душа Ваша, и теперь просят единственной милости, чтобы Ваше Величество лично приняли начальство над армией: присутствие ваше соделает ее непобедимой». С приметным удовольствием отвечал Государь: «Все люди честолюбивы; признаюсь откровенно, что и Я не менее других, и если бы теперь внял только этому одному чувству, то сел бы с вами в коляску и поехал в армию. Рассматривая невыгодное положение, в которое мы вовлекли неприятеля, отличный дух армии, неисчерпаемые источники Империи, приготовленные Мною многочисленные запасные войска, распоряжения, посланные Мною в Дунайскую армию, Я несомненно уверен, что победа у нас неотъемлема и что остается только, как вы говорите, пожинать лавры. Знаю, что если Я буду при армии, то вся слава отнесется ко Мне и что Я займу место в Истории.
Но когда подумаю, как мало опытен Я в военном искусстве в сравнении с Наполеоном и что, невзирая на добрую волю Мою, Я могу сделать ошибку, от которой прольется драгоценная кровь Моих детей, то, невзирая на Мое самолюбие, охотно жертвую личною славою для благополучия армии. Пусть пожинает лавры тот, кто более Меня достоин их. Возвратитесь к Фельдмаршалу, поздравьте его с победою и скажите ему, чтобы он выгнал неприятелей из России» [436] . Государь наградил Князя Кутузова золотой шпагой, с алмазами и лавровым венком, и удостоил его следующим собственноручным рескриптом: «Победа, одержанная вами над Мюратом, обрадовала несказанно Меня. Я льщу себя надеждою, что сие есть начало, долженствующее иметь за собою еще важнейшие последствия. Слава России неразделима с вашею собственною и со спасением Европы».
Совершенное оставление Москвы врагами
Неприятели трогаются из Москвы. – Числительная сила и состояние неприятельской армии. – Наполеон выезжает из Москвы. – Повеление истребить Москву. – Винценгероде подходит к Москве. – Плен его. – Взрыв Кремля. – Вступление Русских войск в Москву. – Состояние Кремля. – Чудесные явления. – Брошенные неприятелем пушки и раненые. – Состояние Москвы. – Освящение ее. – Счет убытков от пожара.