Описание земли Камчатки
Шрифт:
Для принимания ее бросились несколько баб и девок с таким же, как прежде. воплем, а после все вместе плясали и кричали до тех пор, пока на землю попадали, причем было и отшептыванье по-прежнему ж; а между тем камчадалы растерзанного малолетними кита по себе делили и ели.
Вскоре после того затопили юрту, и бабы стряпать начали. Каждая принесла свою посуду и толкушу и стали толочь шеламайное коренье, икру и кипрей с нерпичьим жиром; а как все оное истолкли, как тесто, то старик, взяв хомягу, (посуда) ходил по всем бабам и с каждой брал по ложке толкуши; а собрав, отдал хомягу другому старику, который на все
Оный старик сел к огню с толкушею и, неведомо что наговаривая, по обычаю бросил из толкуши несколько в огонь, а остальное отдал обратно тому, кем толкуша была собрана, а старик разносил паки по бабам и каждой давал по ложке вместо жертвенного. Между тем вся ночь прошла, и никто из камчадалов спать не ложился.
На другой день, то есть ноября 22 числа, около 9 часа поутру постланы перед лестницею две нерпичьи кожи, а между ними рогожа, на которых сели три старухи. Каждая из них имела пучок тоненьких ременных гайтанов [411] , раскрашенных нерпичьей шерстью и тоншичем.
411
Гайтан – шнурок, например, для ношения крестика.
В прислужниках у них был старик, который, собрав гайтаны и обжегши на огне, обратно им отдал. Старухи, встав с мест своих, ходили одна за другою по юрте и окуривали везде обожженными оными гайтанами, а камчадалы, жены их и дети во время прохождения старух хватались за гайтаны, как за некоторую вещь освященную, и трясли их.
Окурив всех, сели старухи по своим местам, и одна, взяв у прочих гайтаны, вторично пошла по юрте, прикладывая их ко всем столбам и подпорам в юрте; между тем все камчадалы кричали, а все старухи, у которых пучки с гайтанами были, плясали и бесились по-прежнему; то ж учинила, обойдя юрту, и третья, а наконец все попадали замертво.
Прислужник, взяв гайтаны у лежащей старухи, приложил их к лестнице и до тех пор держал, пока все бывшие в юрте, от мала до велика, к ним не прикоснулись. Напоследок роздал их по углам, где бабы разобрали гайтаны, каждая по числу семьи своей, и надевали их на каждого человека, окурив прежде мужа, себя и детей своих.
Спустя полчаса камчадалы постлали перед лестницей нерпичью кожу, а к двум столбам, что по сторонам лестницы, привязали по мальчику; после того вошли в юрту два старика, и спрашивали у мальчиков: когда приезжает отец их? На что от всех камчадалов ответствовано им: зимою.
Старики, положив перед мальчиками по кишке с нерпичьим жиром, которые сладкою травою обвиты были, вон вышли, но вскоре возвратились в юрту и начали кричать и плясать, а с ними и все бывшие в юрте кричали.
Между тем, вошла шопхадом баба, у которой под пазухой был сделанный из сладкой травы волк, набитый медвежьим жиром, кишками с тюленьим жиром и другими съестными их припасами, о которых выше упомянуто. За бабою шел тойон того острожка, с натянутым луком, у которых и голова, и руки обвязаны были тоншичем, сверх того, у тойона на поясе, на сайдаке и на стреле навешен был тоншич же повесмами.
Как баба обошла подле стены вкруг юрты с последовавшими за ней всеми жителями того острожка мужского пола и женского, скачущими и кричащими, и дошла до лестницы, то несколько человек камчадалов выхватили у ней волка из-под пазухи и взбежали с ним по лестнице под самый верх юрты; чего ради все бабы, обступя лестницу, и всякими образами домогались взойти на оную и достать волка, но стоявшие на лестнице мужики до того их не допускали, и хотя они некоторых силою с лестницы низвергали, однако же, намерения своего не могли произвесть в действо, но утрудясь и, обессилев, все попадали и замертво разнесены по местам и отговариваны по-прежнему.
После того тойон, который с натянутым своим луком стоял между тем одаль, приступил к лестнице и стрелил в волка, а прочие мужики стащили его на пол и, растерзав, съели, уделя некоторое число медвежьего жира для потчивания хантаев.
О сем действии, так как и о китовом, о котором выше объявлено, хотя сами камчадалы сказать и не умеют, касается ли оно до их суеверия или нет и для чего бывает, однако же, мне кажется, что оное представляется вместо комедии только для увеселения или чтоб им прямых китов и волков промышлять и есть, как с травяными поступали. А баснь, которую они представляют, есть следующего содержания.
На некоторой реке жил одинокий камчадал и имел у себя двух малых сыновей. Отходя на промысел, принужден он был детей одних оставлять в юрте и для безопасности, чтоб не ушиблись, привязывать к столбам. В небытность его приходили к детям его волки и спрашивали, скоро ли отец их будет, которым они ответствовали: зимою. Дети его от того страха чрез долгое время без ума были.
Между тем отец с промысла возвратился и, уведав, что во время его отлучки происходило, пошел промышлять волка и застрелил его из лука. Что же касается до китового действия, то травяной кит делается во образ носимого волнами мертвого кита, вороны из кишок – во образ воронов, клюющих труп его, а малые ребята, терзающие его, – во образ камчадалов, режущих жир его.
По окончании игры о волке старик обжигал тоншич, которого по повесму с каждой семьи на жертву собрал, и окуривал оным юрту два раза. Обожженный тоншич положил он весь на очаг, выключая одно повесмо, которое на потолке над очагом повесил, где оно висит во весь год.
Вскоре после того нанесли в юрту березового прутья, по числу семей, из которого каждый камчадал взял на свою семью по одному пруту и, изогнув кольцом, пропускал сквозь оное жену и детей своих по два раза, которые, выступив из кольца вон, обертывались кругом. Сие почитается у них за очищение грехов их.
Как все очистились, то камчадалы пошли с прутьями вон из юрты жупаном, а за ними следовали и все сродники их мужского и женского пола. Вне юрты проходили сквозь кольца вторично, а потом оное в снег втыкали, приклоня на восток вершинами. Камчадалы, сбросив на том месте весь тоншич и отрусив платье свое, возвратились в юрту настоящим входом, а не жупаном.
Из бывших на месте очищения случилась одна больная девка, которую старик, посадив на снег, с полчаса отговаривал, прикорнув перед нею и опершись о палку; напоследок, обтрусив платье ее, прутом опустил в юрту.