Опиум может подождать
Шрифт:
Не буду вдаваться в подробности и оскорблять верных хранителей ритуала раскуривания опиумной трубки. Скажу только одно: с помощью жалкого огарка свечи раскуривать ее было не только непривычно, но и неудобно. Со своей задачей я справился минут за десять, после чего снова растянулся на кровати и принялся изучать причудливые узоры потрескавшейся штукатурки на потолке. В номере было прохладно, и тонкое одеяло, конечно же, от холода не спасало. Сейчас бы мне не помешала какая-нибудь графиня под боком, подумал я. Только живая, конечно же. Впрочем, мысли эти быстро оставили меня, сменившись теплым ленивым спокойствием. Узоры штукатурки из хаотичных изломов превратились в наброски талантливых художников, потом — в чьи-то фигуры и лица. Промелькнула мысль о том, что в таком состоянии было бы здорово что-нибудь нарисовать. А потом и мысли о работе испарились. Теперь в голове царила звенящая пустота — то самое поле, на котором в изобилии растут опиумные фантазии. Именно в процессе наслаждения этой пустотой я и задремал, положив остывающую трубку на фарфоровое блюдце. И, если бы судьба в эту ночь была благосклонна ко мне, то я мирно проспал бы до утра, а утром, позавтракав, отправился бы в город. Но в эту ночь судьба благоволила другим.
В первые мгновения я не понял, что меня разбудило. Казалось, что я просто открыл глаза — так, как оно бывает с утра, человек просыпается, и ему не удается уснуть. В номере царила абсолютная тишина. Ее не нарушало даже тиканье больших часов на стене. Тишина эта казалась такой глубокой и нерушимой, что это резало слух и наводило на мысль о том, что мир вокруг умер. Или я умер, и теперь нахожусь в полной темноте и тишине. И тут я услышал женский голос. Он звал меня по имени. Звал, судя по всему, уже несколько раз, так как в нем можно было различить нотки нетерпения.
— Кристофер, — говорила невидимая женщина. — Пожалуйста, впусти меня, Кристофер.
Сколько раз я говорил себе, что не буду курить опиум и пить абсент одновременно? Ничем хорошим это не заканчивается. Даже после сна продолжаются галлюцинации. Я сел на кровати, тряхнул головой, пытаясь вернуться в реальный мир… и в тот самый момент ушей моих достиг звук, который приведет в ужас любого, кто слышит его непроглядной ночью в темной комнате. Кто-то снаружи царапал оконное стекло. Царапал так отчаянно, что, казалось, еще немного — и он сломает ногти.
— Кристофер, — снова подала голос женщина. — Впусти меня, мне так холодно здесь… я совсем замерзла на ветру…
Даже если бы я разглядел женщину и захотел впустить ее, я не смог ни двинуться с места, ни заговорить: мне казалось, что от ужаса у меня остановилось сердце.
— Просто скажи, что мне можно войти, — попросила женщина, — обещаю, я не причиню тебе вреда!
Как я ни старался, я не мог разглядеть человеческого силуэта за окном балкона. Чем дольше затягивалась пауза, тем отчаяннее кто-то царапался в окно. В какой-то момент я подумал о том, что больше не могу выносить этот звук. Еще секунда — и я сойду с ума.
— Входи, черт побери! — крикнул я.
Я не услышал ни скрипа балконной двери, ни звука приближающихся шагов. Женщина буквально материализовалась из темноты. На ней был плащ с закрывавшим лицо капюшоном, и он делал ее, и без того миниатюрную, еще ниже ростом. Она подняла голову и опустила на плечи ткань капюшона. Несколько секунд мы смотрели друг на друга и молчали. Женщина внимательно изучала меня темными, почти черными глазами. Наконец, она заправила за ухо прядь каштановых волос и сделала пару шагов ко мне. Я невольно отодвинулся.
— Что… что тебе нужно? — спросил я.
— У тебя есть то, что мне нужно, Кристофер.
Я поймал ее взгляд и заметил, что она смотрит на трубку.
— Ты хочешь опиум? — задал я очередной вопрос.
— Да. — Она протянула руку. — Дай его мне, я так долго его искала…
Я опередил ее на долю секунды — она уже потянулась за шкатулкой. Наши взгляды встретились в очередной раз, и в ее глазах блеснула ярость. Такую можно заметить в глазах диких животных — они не остановятся ни перед чем ради достижения своей цели.
— Я помогу тебе раскурить трубку, — пояснил я. — Ты ведь не будешь курить в одиночестве?
Вблизи она казалась безопасным существом. Я поднялся, до сих пор держа в руках шкатулку. Мой страх понемногу проходил, и я даже находил в создавшейся ситуации что-то забавное. Незнакомая женщина приходит ко мне посреди ночи, причем входит не через дверь, а через окно… в этом было что-то романтичное. Моя гостья медлила, не предпринимая каких-либо попыток забрать у меня шкатулку, и молчала. Я улыбнулся и кивнул ей.
— Ты не против?
— Отдай его мне сейчас же!
Она ударила меня по лицу. Это произошло в считаные мгновения, а даже не успел понять, что случилось, и увернулся чисто инстинктивно. Шкатулка выскользнула из моих рук, но незнакомка не дала ей упасть. С потрясающей ловкостью она подхватила ее и отошла от меня, захватив с блюдца трубку.
— Ты всегда так себя ведешь тогда, когда приходишь к кому-то в гости? — спросил я, прикладывая ладонь к щеке.
Женщина не отреагировала. Казалось, она вообще не слышала меня, так как была увлечена другим делом. Она торопливо и неумело набивала трубку, затравленно поглядывая на пламя свечи — успеет ли она раскурить до того, как пламя погаснет? В этой картине никто не усмотрел бы ничего необычного, если бы не ногти женщины. Их вряд ли можно было назвать ногтями — длинные и скрюченные, напоминающие, скорее, когти какой-то птицы. Так вот кто скребся в окно, подумал я, наблюдая за тем, как незнакомка нервно затягивается, иногда даже забывая выдыхать дым. А после этого отнял руку от лица и увидел на пальцах кровь. Висевшее на стене мутное зеркало услужливо показало мне три глубоких пореза — это были именно порезы, а не рваные раны. Создавалось впечатление, что меня ударили чем-то обоюдоострым.
Тем временем незнакомка отложила трубку, и на ее лице появилась безмятежная улыбка. Теперь ее красота была живой, она играла яркими красками. Глаза смеялись, на щеках появился румянец. Она была очень молода: на вид — лет двадцать.
— Если ты хочешь, — сказал я, — забирай все. А потом убирайся отсюда ко всем чертям.
— Зачем же так, Кристофер? — Она подошла ко мне и погладила по руке. — Я сделала тебе больно… я была неправа.
С этими словами она потянулась к моему лицу. У меня мелькнула мысль, что она хочет поцеловать меня, но вместо этого женщина начала слизывать кровь с моей щеки. Вопрос «что ты делаешь?» я так и не задал — я не мог выдавить из себя ни слова. Мне хотелось ущипнуть себя и проснуться с утра, пусть и с похмельем, но увидеть за окном солнце, но на какие-либо движения я тоже не был способен. Создавалось впечатление, что какая-то мистическая сила парализовала меня с головы до ног, включая голосовые связки. Зато мое сердце билось так, будто намеревалось разорваться в любую секунду.
Наконец, женщина отстранилась и прикоснулась пальцами к моей щеке.
— Все в порядке, — сказала она и, оглядевшись, кивнула на зеркало. — Посмотри! От твоих ран ничего не осталось.
Я посмотрел в зеркало и убедился в том, что она права: на моей щеке не было ни следа тех самых порезов, которые я видел совсем недавно. Я провел по лицу так, словно желал убедиться в реальности происходящего.
— Не болит? — спросила незнакомка, улыбаясь.
— Нет, не болит. Но посмотри на себя — у тебя все лицо в крови.