Опиумная война

Куанг Ребекка

Широ подался вперед, прислонив голову к решетке.

— Вам больше не за что сражаться, — тихо сказал он. — Вашей страны больше нет. Зачем хранить молчание? Вы можете с легкостью покинуть это место. Мне нужно только сотрудничество. Скажите, как вызывать огонь.

— Скорее я умру, — ответила Рин.

— Что вы защищаете? — спросил Широ. — Вы ничего не должны Никану. Кто вы для никанцев? Всего лишь спирцы, верно? Уроды и отверженные!

Рин встала.

— Мы сражаемся за императрицу, — сказала

она. — Я останусь солдатом ополчения до самой смерти.

— За императрицу? — озадаченно переспросил Широ. — Вы что, еще не поняли?

— Что не поняли? — рявкнула Рин, несмотря на то что Алтан одними губами произнес «не надо».

Но она заглотила наживку, поддалась на провокацию доктора, и, судя по тому, как загорелись его глаза, Широ ждал этого момента.

— Вы когда-нибудь задавались вопросом, откуда мы узнали, что вас нужно искать в Чулуу-Корихе? — спросил Широ. — Кто снабдил нас нужными сведениями? Кто тот единственный человек, который знал о чудесной горе?

Рин уставилась на него с открытым ртом, и истина сложилась в ее мозгу по кусочкам. Она видела, что Алтан тоже догадался. Его глаза широко открылись, когда он пришел к тем же выводам.

— Нет, — сказал Алтан. — Это ложь.

— Ваша драгоценная императрица вас предала, — с наслаждением заявил Широ. — Вы были товаром.

— Это невозможно, — ответил Алтан. — Мы служили ей. Убивали ради нее.

— Императрица вас сдала, весь ваш драгоценный отряд шаманов. Вас продали, дорогие спирцы, как продали Спир. Как продали всю империю.

— Вранье!

Алтан прыгнул к решетке. По его телу струилось пламя, огненные щупальца почти добрались до охранников. Алтан кричал, и огонь разрастался, и, хотя металл не плавился, Рин показалось, что прутья решетки гнутся.

Широ выкрикнул приказ на мугенском.

К камере поспешили три охранника. Пока один отпирал дверь, второй выплеснул на Алтана ведро воды. Как только Алтан намок, третий заломил ему руки на затылке, а первый вонзил в шею иглу. Алтан дернулся и осел на пол.

Охранники повернулись к Рин.

Ей показалось, что Широ крикнул: «Нет, ее не надо», и тут в ее шею тоже вонзилась игла.

Это не имело ничего общего с проглоченными маковыми зернами.

После маковых зерен ей приходилось прилагать усилия, чтобы очистить разум. Нужно было сознательно сосредоточиться, чтобы подняться в Пантеон.

Героин не был таким слабым. Он вытолкнул Рин из собственного тела, так что ей пришлось искать убежище в мире духов.

И тогда она со злорадством поняла, что в попытке ее усыпить охранники Широ выпустили ее на свободу.

В другой реальности она обнаружила и Алтана. Рин его чувствовала. Она узнавала его следы, как узнавала собственные.

Рин не всегда знала его настоящего. Она любила ту версию, которую создала

в своем воображении. Она восхищалась Алтаном. Он был ее кумиром. Она преклонялась перед его образом, перед неуязвимым Алтаном.

Но теперь она знала правду, знала настоящего Алтана, его уязвимость и его боль… И все равно его любила.

Она стала его отражением, переделала себя по его подобию, стала спиркой, как и он. Она скопировала его жестокость, его ненависть — и его уязвимость. Рин знала его, наконец-то знала, и потому нашла.

«Алтан?»

«Рин».

Рин чувствовала его рядом — ауру с острыми краями и глубокой раной, и все же его присутствие успокаивало.

Алтан появился перед ней, словно стоял с другой стороны большого поля. Он шел, точнее, парил к ней. В этом мире не существовало пространства и расстояний, но разуму проще было ориентироваться, воображая их.

Рин не видела боли в глазах Алтана. Она ее чувствовала. Алтан не спрятал душу, как делал Чахан, он был открытой книгой, и Рин читала ее. Похоже, Алтан сам предлагал ей прочесть и понять.

Она поняла. Поняла его боль и страдания, поняла, почему он хотел лишь одного — умереть.

Но она не могла этого вынести.

Рин уже очень давно не могла позволить себе такую роскошь, как страх. Ей много раз хотелось сдаться. Так было бы проще. И безболезненно.

Но через все испытания она пронесла то, что помогало бороться — гнев. И Рин знала — она не умрет вот так. Не умрет, не отомстив.

— Они уничтожили наш народ, — сказала она. — И продали нас. После Теарцы Спир оказался пешкой в политических играх империи. Мы были просто расходным материалом. Инструментом. Разве это не вызывает у тебя ярость?

— Я устал от ярости, — отозвался Алтан. — Мне надоело обнаруживать, что я ничего не могу сделать.

— Ты просто слеп. Ты же спирец. У тебя есть сила. И ярость всего спирского народа. Покажи мне, как этим пользоваться. Подари мне эту ярость.

— Ты умрешь.

— Но я умру стоя, — сказала она. — Умру с пламенем в руках и яростью в сердце. Умру, сражаясь за наследие своего народа, а не на столе Широ, одурманенная и бесполезная. Я не умру как трус. И ты тоже. Посмотри на меня, Алтан. Мы не похожи на Цзяна. Мы не похожи на Теарцу.

И тогда Алтан поднял голову.

— Майриннен Теарца, — прошептал он. — Королева, покинувшая свой народ.

— Покинешь ли свой народ и ты? — напирала Рин. — Ты слышал слова Широ. Императрица продала не только нас. Она продала всех цыке. Широ не остановится, пока не запрет в этой преисподней всех шаманов. Кто им поможет, когда тебя не станет? Кто защитит Рамсу? Суни? Чахана?

И она почувствовала, как в Алтане зарождается решимость, проблеск сопротивления.

Этого она и добивалась.